— Какова?..
— Даже этого не знаешь… неумеха. История такова: я сижу на лавочке. Ночью. С собакой и девчонкой, которую терпеть не могу и которая уверена на все сто процентов, что знает меня. Сижу и думаю, почему ещё не ушёл. А она просит поцеловать.
— И что вы об этом думаете?
— Что она дура. И что если я её поцелую, а предпосылки к этому есть, то результатом этого нововведения станет война.
Этот урок истории становился всё интереснее.
Егор Иванович и Вероника Соболева сидели на лавочке, у их ног вертелся Николай.
Его пальцы грелись в её волосах, она вцепилась своими, холодными в его запястья. Она не дышала, она дрожала в нетерпении, понимая, что война — это жертвы. Что война — это кто-то победит. А кто-то проиграет.
Если война случится…
Примечание:
Я ехала домой, я думала о Вас,
Тревожно мысль моя и путалась, и рвалась.
Дремота сладкая моих коснулась глаз.
О, если б никогда я вновь не просыпалась…
"Я ехала домой" — А.Вертинский
=Ангел, стань человеком!*
Егор мучился, как это ни иронично. Он прижимался к её лбу так крепко, точно планировал продавить черепушку, и его пальцы, как у безумного художника, что никак не может остановить поток мысли, касались и её щёк, и её губ.
— Прости… я уже переходил в наступление, — шепнул он, коснувшись этими словами её раскрасневшейся от близости кожи.
— Значит, моя очередь? — спросила Вероника, и прежде чем услышала ответ, потянулась к нему сама.
И у неё сердце сходило с ума, она боялась, что поняла его неправильно, но отступать уже нельзя. Роня набралась смелости, воздуха в лёгкие и прежде чем прижалась к его губам, почувствовала что он их уже приоткрыл, подаваясь навстречу.
Поцелуй вышел сразу ужасно яростным, таким убить можно, потому что оба как ушибленные застыли, отпрянули и уставились друг на друга. Это длилось не дольше мгновения, просто произошло, перепугало и закончилось.
С упорством идиота, Егор потянулся снова, запрокинув голову Вероники так, что кожа на её шее опасно натянулась. От этого нового наступления несчастная девчонка сама испуганно его толкнула в грудь. И полные бешенства, почти изумрудные, из-за разыгравшегося воображения, глаза, уставились на неё с отчаянными смешинками и почти восторгом.
Теперь первой была Вероника, не давая прийти в себя. Она вцепилась в его плечи, приподнялась над ним и не успела понять, как оказалась на коленях Егора, как его руки пробрались под её пальто, как сжали бёдра, как обняли крепко. И если кого-то теперь это и пугало до ужаса, то что уж поделать, больше они не расцеплялись, так и целовались на ледяной лавочке, а Николай забыв что теперь не дворовая псина, свернулся на земле и уснул, устав ждать пока хозяину надоест кусаться с “новой хозяйкой”.
Когда Егор отстранился и пьяно посмотрел Роне в глаза, она смело вернула взгляд. Ей не было страшно. А Егор лениво улыбался и даже сотрясался в беззвучном смехе. Он был будто не в своём теле, не в этом мире. Иногда снова тянулся, чтобы оставить на губах Соболевой поцелуй.
Иногда лёгкий. Иногда кусающий, яростный. Иногда совсем убийственно нежный. Всякий раз это было по-новому и Вероника так сильно в этом увязла, что не понимала где земля, а где небо. Она жила от одного касания его губ до другого, ждала их и знала, что это её пища и воздух. А ещё она существовала на ощущении тепла от его пальцев: он гладил кожу на её спине, и ладонь казалась такой широкой, а сама Вероника такой маленькой. Ей не было неловко, что сидит на его коленях, ей не было неловко, что обнимает его ногами и крепко прижимается, не было неловко получать эти нежные трепетные ласки, какие-то очень интимные.
Это именно интимно когда двое отгородились от мира и делят друг с другом такие простые вещи, как соприкосновение губ, пальцев, дыхания и взглядов.
Единственное, чего Роня боялась — это момента когда всё закончится.
Боялась, что кто-то из них заговорит.
— Соболева, — прохрипел тихо-тихо Егор и снова усмехнулся, потом прижался к её распухшим губам. Ещё и ещё. — Ненавижу тебя, Соболева, — и опять. Его губы были горячими и влажными, заставляли мучительно сжиматься от страха, что оставят и больше никогда не поцелуют.
Это было так странно, но каждый поцелуй Вероника воспринимала, как последний и оттого яростно и отчаянно на них реагировала.