— Куда уж…
День тринадцатый
В квартире шуршали новые жильцы.
День четырнадцатый
— Вероника? — Влад постучал трижды в дверь, но в ответ тишина.
И вот тут бы спросить: ну что за детский сад? Ну зачем тебе это, Егор? Неужели иначе нельзя?
Ну зачем тебе это, Вероника? Взяла бы, да сбежала давно!
И дальше что? Ты поймёшь, то должна быть сильной, независимой и любить себя? Как смешно…
— Нет, я люблю его, — ответила бы нам Вероника, роняя слёзы на подушку.
А ты, Егор, может тебе нужны две недели, чтобы разобраться в себе?
— Нет, — ответил бы нам Егор, лежащий на неудобном диване друзей. — Я просто хочу дать ей время сбежать от меня…
Когда наступил пятнадцатый день “карантина”, Вероника проснулась с явными признаками помешательства. Всю ночь ей снились кошмары, да такие яркие, что после пробуждения остался неприятный привкус, грозивший не выветриться до конца дня. От каждого звука за стенкой, бедолажка к тому же просыпалась, и это при том, что теперь смежная комната пустовала и доноситься могли только далёкие слабые звуки с балкона.
Вероника побледнела, похудела и выглядела, как сумасшедший призрак. Банши охваченная яростью по отношению к своему убийце!
Она нервничала, и даже пыталась позвонить Егору Ивановичу, но абонент был не абонент. И теперь, проснувшись после такой неспокойной ночи, уже не в силах даже плакать, она разозлилась.
— Я что, подопытная?! — прошипела, оделась едва ли по погоде и выбежала из дома.
Даже не расчесав волосы, не взяв сумку и ключи, с одним только телефоном, она бросилась по аллее, а потом всё-таки вызвала такси. Почему-то ей казалось, что он не может быть в каком-то другом месте, кроме Генеральской дачи Игнатовых.
И когда такси выезжало за город, а с карточки исчезли последние деньги, снятые приложением, Роня поняла, что злость не стихает, а только растёт. Не успокаивало то, что скоро Егору Ивановичу от неё некуда будет бежать. Всё больше и больше для неё становилось очевидно, что так быть не должно. Что нельзя уходить. Нельзя увольняться. Нельзя заселять в квартиру других жильцов. Нельзя трезветь насильно, если уже опьянел, а вино не закончилось. Ну кто так поступает?
Машина остановилась, а Вероника не вышла. Она смотрела на старый дом, знакомый и так редко виденный днём. По двору бродили близнецы Игнатовых в одинаковых курточках. Спали под деревом Тоня и Николай.
— Выходите? — поторопил таксист.
— Да, — кивнула Роня.
Она всё думала, что он делает. Как он выглядит. Спал ли, ел ли, худел или веселился, скучал или был занят и не думал ни о чём. А Егор Иванович в это время сидел в крошечной комнатке на чердаке и согнувшись в три погибели, писал научную работу.
Ну ка-ак писал…
На деле давно уже спал, уперевшись в клавиатуру лбом. А на экране бесконечно набиралась буква “р”, до того, как компьютер сел и вырубился.
Когда дверь в комнатку распахнулась, а семейство Игнатовых покинуло дачу, чтобы сходить в магазин, Егор не сразу понял что происходит. Он даже успел потянуться, размять шею и протереть глаза, прежде чем получил первую оплеуху.
— Я вам что, подопытная?? Я на лечении у вас?? Вы может теперь психолог??
Оплеуха.
— Вам три годика или четыре?? Это что за дела?
Оплеуха.
— Да как вы задолбали! Да-да, нет-нет! Что ещё надо? Какие подумать? Какие разобраться? Какие “я пьян”?
Оплеуха.
— Зла не хватает! Уволился он!
Оплеуха.
— Надоели! Заколебали! Что за ерунда?
Оплеуха.
Оплеуха.
Роня била его собственным шарфом по голове, а он громко хохотал и уворачивался. Носился по комнате, пригибался, а она за ним.
Пока не скрутил ей руки и не прижал покрепче к себе.
— Не буянь, ябеда! — рассмеялся ей в самое ухо, и уткнулся лбом в её взмокший от беготни висок. — Чего пришла? Поорать?
Примечание:
Он все поймет? А если он плевал,
Что в чьем-то сердце то огонь, то дрожь?
А если он не человек — чертеж?!
Сухой пунктир! Бездушный интеграл?!
"Гостья" — Э. Асадов
=…Тогда мне совсем никакой не надо!"