Судья выразил величайшее удовлетворение таким развитием дела:
– Если леди Перивейл внесла свой иск с целью очистить свою репутацию от, в высшей степени незаслуженного посягновения, она это снискала совершенно и может позволить себе проявить снисходительность, – с чувством резюмировал его лордство.
Ответчик был обязан опубликовать извинение – и в своей газете, и тех газетах, которые ему назовет сэр Джозеф. Он обязан был также уничтожить все еще непроданные экземпляры своей газеты и затребовать остатки из рук частных распространителей, а также передать сто гиней в пользу того благотворительного заведения, которое ему укажет истица.
И только поверенным леди Перивейл, а также мистеру Фонсу было известно, что ответчику не придется уплатить из своего кармана ни эту сотню гиней, ни судебные издержки, потому что еще до судебного процесса и до появления клеветнической публикации в газете «Бонтон» мистер Фонс перевел значительную сумму на банковский счет мистера Брауна Смита, а само клеветническое сочинение принадлежало совместным усилиям этого самого Фонса и одной из дам-писательниц, подвизавшихся в рубрике «О чем говорят» этого самого «Бонтона».
Недаром Фонс говорил, что когда будет нужно, клеветническая заметка появится, и Фонс, старинный приятель мистера Брауна Смита, и произвел сочинение на свет. Никому от этого хуже не стало, а светское общество было глубоко унижено сознанием, как жестоко и несправедливо судило оно об очаровательной представительнице своих собственных привилегированных кругов. Леди Морнингсайд и ее супруг подошли к леди Перивейл как только судья покинул свое место, и маркиз со старомодной учтивостью, что так напоминала «купидона» Пальмерстона,[35] склонился над рукой Грейс и поцеловал ее: зрелище, которое буквально наэлектризовало всех обитательниц модных шляпок и пенсне.
В этот вечер в дом на Гровенор-сквер хлынул поток визитных карточек и писем от тех самых людей, которые отвергали Грейс, а теперь делали вид, что это она сама от них отстранилась:
«Но теперь, дорогая, после столь храброго акта самоутверждения, надеюсь, вы не собираетесь больше вести затворническую жизнь и вспомните о старых друзьях. Так грустно было видеть, что № 101 необитаем весь сезон, и даже не знать, где вас можно увидеть», – писала в заключение одна из лже-приятельниц. Негодующая Грейс гневно швырнула это и все такие же послания в мусорную корзину.
– И подумать только, они смеют притворяться, будто не знали, что я в городе, когда почти ежедневно я каталась в парке! – воскликнула она.
– Надеюсь, вы удовлетворены, мэм, – сказал Фонс, представ перед леди Перивейл на следующий день после суда.
Никто не видел Фонса в зале, хотя Фонс видел и слышал все, что происходит. Его работа была закончена до начала процесса, и семейным поверенным с Бедфорд Роу достались все похвалы по поводу успешного окончания дела. Все поздравляли леди Перивейл с тем, что их чутье подсказало им пригласить в адвокаты именно сэра Джозефа Джолланда.
– Надеюсь, вы удовлетворены, мэм, – скромно сказал Фонс, когда явился на Гровенор-сквер в ответ на просьбу леди Перивейл посетить ее.
– Я больше, чем удовлетворена вашим умением довести это несчастное дело до конца, – ответила она, – и теперь, надеюсь, смогу обо всем этом забыть навсегда и никогда больше не слышать имени полковника Рэннока.
– Полагаю, что не услышите, во всяком случае, в каком-либо неприятном смысле, – серьезно ответил Фонс.
– Я должна просить вас обратиться к моим поверенным для возмещения ваших профессиональных издержек, мистер Фонс, но я умоляю вас принять вот это в знак моей искренней благодарности за то беспокойство, которое вы себе причинили, и как напоминание о вашем успехе, – сказала Грейс и подала ему конверт.
– Уверяю вас, леди Перивейл, ничего не требуется сверх обычного, положенного в таких случаях гонорара за мое время и беспокойство.
– О, вы должны это взять, чтобы доставить мне удовольствие. Я хочу, чтобы вы помнили: я ценю ваши услуги по более высокой цене, чем положено.
Затем она протянула ему руку на прощание, как тогда, когда они увиделись в первый раз, и его больше тронуло это сердечное рукопожатие, чем ее подарок, а это оказался чек на пятьсот фунтов.
На третьей неделе декабря состоялось очень незаметное бракосочетание в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер в половине девятого утра, и единственными свидетелями были Сьюзен Родни и мистер Джордж Хауэрд, только что вернувшийся из Пекина. Брак был заключен в столь ранний час и так незаметно, чтобы избежать почти неизбежного внимания светских фотографов, так как газетные перья уже известили публику, что свадьба – дело решенное.
Темно-серое шерстяное платье невесты, опушенный собольим мехом дорожный плащ и дешевая черная шляпка ничем не напоминали свадебный наряд. После краткого «походного» завтрака со свидетелями в столовой дома на Гровенор-сквер молодые влюбленные супруги уже в одиннадцать утра отбыли с Чэринг Кросс на Континентальном экспрессе, не вызвав большего любопытства, чем то, коим обычно сопровождается появление красивой, прекрасно одетой женщины, отправляющейся в неотложную поездку и ведущей на поводке самый совершенный экземпляр из породы коричневых пуделей.
Новобрачные обосновались в своем каирском отеле раньше, чем газетные перья узнали о свадьбе.
ГЛАВА 14
В течение четырех месяцев, которые прошли со времени первого визита Фонса к Кейт Делмейн, она же миссис Рэндалл, сыщик не упускал леди из виду, но нисколько не преуспел в установлении с ней более дружеских отношений, хотя не раз облегчал ее жизнь небольшими суммами в счет обещанного вознаграждения. Три или четыре раза он заглядывал в меблированные комнаты на грязноватой улице близ Темзы, и она принимала его вежливо. Он заметил скрытую тревогу под маской напускной беспечности и небрежной манеры обращения, какую-то гнетущую заботу, которая, как ему казалось, имеет иные, более глубокие причины, чем нужда в деньгах или недовольство по поводу затяжной полосы невезения. Не было ничего удивительного в том, что она пребывает в унынии или дурном настроении, но он не мог понять, откуда это постоянное беспокойство и нервная раздражительность в сочетании со страхом.
Он как-то дружески попенял ей на состояние ее нервов и посоветовал обратиться к врачу. Он убеждал ее жить упорядоченно и как можно больше заботиться о своем здоровье, и на это он не жалел десятифунтовых бумажек.
– Я хочу, чтобы вы выглядели наилучшим образом, когда явитесь в суд, – говорил он ей до процесса, – пусть все видят, что вы такая же красивая женщина, как леди Перивейл.
– Он так и говорил, что я не меньше красива, чем она, – ответила Кейт, вздыхая.
– Полковник Рэннок? Он познакомился с вами и восхищался вашей красотой прежде, чем встретился с леди Перивейл, правда? – спросил Фонс, который, по известным ему причинам, очень хотел заставить ее рассказать побольше о Рэнноке, но она резко его оборвала:
– Что было и чего не было – вас не касается. – И опять лицо ее омрачилось, и Фонс все больше и больше убеждался, что мучившая ее тревога так или иначе связана с полковником Рэнноком.
При малейшей возможности он заговаривал о Рэнноке, очень искусно и настойчиво подводя ее к этой теме, и его имя всегда производило на нее угнетающее впечатление. Она говорила о нем неохотно и редко без слез. И однажды она заговорила о нем в прошедшем времени. Такое болезненное восприятие, очевидно, зависело от важных причин.
В эти четыре месяца он, сам ее не выслеживая, ухитрялся знать все о том, где она бывала и с кем встречалась, и установил, что почти единственным ее посетителем был мужчина, которого он видел в свой первый визит, – человек, открывший дверь, заглянувший в комнату и поспешивший убраться при виде незнакомца. Но даже и этот посетитель бывал нечасто, хотя появлялся в разное время дня, что говорило о довольно близких отношениях между ними. Вскоре Фонс узнал, что этот человек – личность, хорошо известная устроителям спортивных состязаний, – боксер Болиско, некогда протеже сэра Хьюберта Уизернси, весьма часто пировавший в очень смешанном обществе, которое встречалось на Эбби Роуд. Болиско тогда был на вершине славы, как раз в то время, когда Уизернси прожигал свою короткую жизнь, что и свело его в могилу тридцати лет. Однако с тех пор боксерская слава Болиско значительно померкла. В трех или четырех встречах он был нещадно и позорно побит, его звезда закатилась, он уже не мог противостоять более молодым и выносливым и теперь выступал на матчах во второразрядных клубах и тавернах. Но одно из таких состязаний окончилось для его противника роковым образом и кое-кто из зрителей обвинял Болиско в беспощадной жестокости к слабейшему, который погиб на ринге. Следователь по предумышленным убийствам не нашел в поведении Болиско состава преступления, однако с тех пор владельцы рингов Болиско не привечали. Со времени трагического состязания прошел уже год. Фонс разузнал и кое-какие подробности о жизни Кейт Делмейн за последние полгода. Например, что она поселилась в меблированных комнатах на Селберн-стрит с начала марта, что приехала туда прямо из «заграницы», а ее сундуки были обклеены иностранными ярлыками: «Аяччо», «Алжир», «Марсель», «Париж», «Кале», что у нее был большой багаж с красивой одеждой и много других носильных вещей, но постепенно большая часть исчезла. Ей случалось уезжать в кэбе с большой коробкой, а через полчаса возвращаться домой пешком, заложив все вещи ростовщику на Кингз-Роуд. Шестнадцатилетняя Бетси, служанка, от которой Фонс, главным образом, и почерпнул эти сведения, очень внимательно следила за всеми поступками обитательницы первого этажа и охотно делилась своими познаниями и впечатлениями со всегда любезным и добродушным Фонсом. Миссис Рэндалл очень горюет, рассказывала ему Бетси, она, бывает, долго сидит и плачет иногда целый час. Пьет ли она? Нет, только брэнди с содовой, но она колет руку иголкой, отчего ей хочется спать, и она часто лежит на софе целый день и вечером словно мертвая. И во сне она иногда тоже плачет и стонет, она, Бетси, сама слышала, когда утром приносила ей чай и миссис Рэндалл просыпалась испуганная и озиралась вокруг, «как дикая», словно не понимала, где находится. Много ли к ней ходит народу? Никого, кроме джентльмена с черными волосами и сломанным носом, но он тоже приходит редко и долго не остается. Они иногда ругаются, очень ругаются, а один раз во время ссоры у нее случилась истерика, и она вела себя «здорово плохо». И кричала на него, как безумная, так что хозяйка даже поднялась к ней и сказала, что не потерпит больше таких выходок. И что пусть она уезжает куда хочет, если не может вести себя, как леди.
35
Генри Джон Пальмерстон– (1784–1865), премьер-министр Великобритании в 1855–1858 и с 1859.