Фонс составил некоторое представление о привычках бывшей знаменитости ринга. Он был бездельником, как и его дружки, отбросы общества, беспардонное, оборванное скопище негодяев, что вечно толкутся около спортивного мира. Было грустно думать, что от подобного субъекта зависят жизнь и поступки такой умной и гордой женщины, как Кейт Делмейн. Но, как бы ни был велик его интерес к этой красивой женщине, которая пустилась в последнее плавание под названием «пропади все пропадом», мистер Фонс понимал, что вечерние прогулки с Бетси и эпизодические походы в заведение «Бойцовский Петух», спортивную таверну в Бэттерси, где мистер Болиско осуществлял свои «встречи», были дилетантством и просто-напросто тратой времени. Работа с Кейт Делмейн была тоже окончена, и какую бы тайну она ни скрывала, пусть даже криминальную, расследование этой тайны его не касалось.
Поэтому несколько неохотно, словно смущенная ищейка, которую вернули с подозрительного, пахнущего зверем следа, мистер Фонс прекратил свои визиты в Челси и не посещал также под видом состоятельного бездельника, интересующегося боксом, и таверну близ моста Бэттерси.
– Я, наверное, становлюсь настоящим сыщиком-любителем, – твердил он себе, – если не могу бросить дело после того, как профессиональное обязательство выполнено.
Но вот пришло Рождество, оно приятно отвлекало мысли от всякой будничной суеты, и на все это жизнерадостное время Фонс покинул свою квартиру на Эссекс-стрит и забыл, что он сыщик, но помнил, что он гражданин и муж. Индейка и ростбиф, пудинг и мясные пироги миссис Фонс делали честь ее кулинарным способностям, а также и ее непритязательной кухарке, которая не брезговала засучить рукава и отчистить кирпичной крошкой крыльцо до завтрака, прежде чем поджарить бэкон с яйцом.
Провиант запасал сам мистер Фонс. Его ястребиный взгляд выхватил в лавке наилучшую норфолкскую индейку в ряду других восемнадцатифунтовых гигантов и самую сочную Йоркскую ветчину. Шампанское, которое он покупал для гостей, шотландский виски десятилетней выдержки, которое он пил сам, были тоже лучших марок, и домик в Патни дышал довольством и комфортом, словно корабль с хорошей оснасткой и осадкой.
С женой, сидящей напротив, и старыми друзьями по обе руки Фонс наслаждался безмятежными радостями праздничного общения, совершенно не помышляя о тайнах и преступлениях и забыв о своей конторе на Эссекс-стрит до конца праздничных дней, когда дух Рождества уже повыветрился из атмосферы жизни.
На следующий день после возвращения к обычному распорядку работы Фонс получил повестку из Скотленд-Ярда с настоятельной просьбой прибыть туда немедленно по важному делу. То было приказание, которое он поспешил выполнить, так как многие выгодные дела последних нескольких лет он получил по рекомендации своих прежних начальников по месту былой службы в Департаменте Криминальных дел и Уголовного розыска.
Один из его прежних шефов сидел в своем личном кабинете и разговаривал с низеньким, полным джентльменом средних лет и приятной наружности, по-видимому, военным в отставке, светловолосым, интеллигентным и суетливым.
– Это, мистер Фонс, – майор Тогуд, – сказал шеф.
– Я в восторге, что могу познакомиться с вами, Фонс, – воскликнул майор, задыхаясь от волнения и вскочив со стула. У него явно было намерение пожать руку сыщику, но в последнее мгновенье он его подавил и отскочил назад, – и если мистер Фонс, – повернувшись к шефу, сказал майор, – в состоянии развеять тревогу моей бедной тещи касательно ее блудного сына, я буду ему очень благодарен, от лица моей жены, знаете ли. Сам, лично, я ничего не имею против, если он скрылся навеки.
– Майор Тогуд заинтересован в судьбе полковника Рэннока, который является родственником его жены и о котором уже некоторое время ничего не известно.
– С марта, с начала марта, продал свои пожитки и махнул на Юкон, – вмешался, опять захлебываясь от волнения, майор Тогуд и выпучил глаза.
– Исчезновение полковника Рэннока, если это можно назвать исчезновением, причинило значительное беспокойство его матери-вдове.
– Женщины так склонны все прощать, знаете ли, – прервал шефа майор, – до семижды семьдесят раз! Да что говорить, мать может прощать своего заблудшего сына до бесконечности…
– И я сказал майору Тогуду, – продолжал несколько устало шеф, – что могу дать высочайшую рекомендацию вам как человеку, знающему толк в розыске, когда возникают подобные дела, и что если полковник Рэннок еще существует на земле, и даже если уже нет, то вы все равно его найдете.
– Я сделаю все, что в моих силах, сэр.
– А теперь, мой дорогой Тогуд, я право же больше ничего не могу для вас сделать.
Майор Тогуд вскочил и быстро зашагал к выходу. Но еще не сразу ушел. Переполнявшая его благодарность била ключом, и шефу пришлось вежливо, но решительно выпроводить его из кабинета.
– Вы как раз тот человек, который нам нужен, Фонс, – сказал майор, когда они шли по длинному коридору к лестнице. – Ваш шеф мне все о вас рассказал, вы участвовали в деле, связанном с Английским Банком, он так сказал, и в деле леди Кингсбери и – во многих других сенсационных процессах, и теперь вы попались на крючок своей славы, что нам очень подходит. Ваш шеф и я вместе учились в Сандхерсте, знаете ли, и он на все готов ради меня. Но он очень занятой человек, а я всегда уважал и уважаю деловых людей и стараюсь говорить покороче, знаете ли, чтобы не тратить их времени попусту и чтобы не наскучить им, Боже упаси.
– Да, работающие здесь не могут тратить время попусту, – согласился Фонс.
– Конечно, нет. Величественное здание – великолепное учреждение – замечательные умы, все эти полицейские, но их должно быть в три раза больше. А? Что вы думаете на этот счет, Фонс?
– Да, сэр, несомненно, их должно быть больше, если на то пошло.
– Но этого не будет, нет, это, конечно, не пройдет.
Ведь это значит лишний пенни годового налога. Хотя мы потеряем шиллинг, не решая так долго этот вопрос.
– Речь должна идти о лишней полукроне, если делать все как следует, сэр.
– Верно, верно, Фонс. Но это утопия, ведь налогоплательщику едва хватает на хлеб насущный. Ну, я хочу сразу же представить вас моей теще, которая все вам расскажет о своем недостойном сыне. Он негодяй, Фонс, и не стоит и сотой доли того беспокойства, которое испытывает все время старая леди. Она живет у Букингемских ворот. Пройдемся туда?
– Разумеется, сэр. Можно узнать, есть ли особые причины для такого беспокойства со стороны миссис Рэннок, и с какого времени она стала беспокоиться?
– Видите ли, Фонс, Рэннок уехал из Англии в марте, в конце марта, он должен был отправиться на Клондайк – безумная затея, как и все его поступки, и с того самого дня по сегодня никто из его знакомых, насколько мы знаем, не получил от него ни строчки.
– Разве это так странно, сэр? Я бы не стал этому удивляться. Ведь если человек моет золото среди тысяч других искателей приключений и все время рискует замерзнуть насмерть или, в лучшем случае, быть убитым, он вряд ли станет очень беспокоиться насчет переписки со своими близкими.
– Да, несомненно, это опасная и жестокая жизнь, и, все-таки, мне говорили, что они получают почту и каким-то образом сами сносятся с цивилизованным миром, и, какой бы негодяй Рэннок ни был, у него в привычках писать матери три-четыре раза в год, а то и чаще. Думается, он питает к ней некоторую нежность. – Но вот вы сами увидитесь со старой леди, и она сама вам обо всем расскажет, – заключил свое пояснение майор Тогуд, – так что больше на сей счет я не скажу ни слова. – Но, несмотря на это замечание, он продолжал говорить без остановки всю дорогу до Букингемских ворот.
ГЛАВА 15
Достопочтенная миссис Рэннок, вдова капитана Рэннока, второго сына лорда Киркмайкла, жила в доме времен королевы Анны. Дом отличался узким фасадом, обращенным к Веллингтонским казармам. Это был самый маленький из всех домов в этом фешенебельном квартале, велика была только арендная плата, но миссис Рэннок большую часть жизни прожила при дворе. Когда-то она была молоденькой фрейлиной у своей такой же молодой царственной госпожи и вряд ли смогла бы существовать вне этой разреженной атмосферы. Изысканность и утонченность были для нее столь же необходимы, как воздух и вода для обыкновенных смертных. Она бы зачахла в вульгарной обстановке. Ее насущные потребности были эфемерны, но окружающая обстановка непременно должна была соответствовать привычкам высокородной леди. И все в доме являлось верхом совершенства. Мебель – изделия Шератона и Чиппендейла, изготовленные на заказ этими знаменитыми мастерами XVIII века, – была семейной реликвией, например, великолепное бюро в стиле «буль», поспешно вывезенное из предместья Сен-Жермен в дни революционного террора во Франции, когда Париж был залит невинной кровью и знать бежала, спасаясь от разорения и смерти.