Я еле смог раздеться, пощупать онемевшее и чуть пульсирующее под повязкой плечо. Со стоном опустился на мягкую постель.
Тысячи призрачных звуков самаркандской ночи — далекий стук копыт по дороге, еле слышный женский смех, зудящий звук случайно задетой струны — казались мне сном. А явью было золотое сияние волос уходящей по дорожке сада Заргису; она как будто повернулась на мгновение, услышав мой шепот:
— Что же мы сделали с тобой?
И тут в нашем дворе, под самой стеной моей комнаты, раздался глухой удар, тоскливый стон. И звон металла.
ГЛАВА 3
Четвертый рай
Следующее утро было одним из лучших в моей жизни.
Начиналось оно, впрочем, довольно нервно. Среди хаоса и криков, которые сотрясали самое, вроде бы, спокойное и надежное место в мире — мой собственный дом, брат, охраняемый четверкой «невидимок», ворвался бегом, с перекошенным лицом, под грохот боя, шедшего у самой стены моей спальни. Сдернул меня с постели и так же бегом, тяжело дыша, потащил под землю.
Я не знаю другого города, который с таким изяществом, то плавно, то круто взлетал бы на холмы между двумя большими и множеством маленьких каналов. Столица Поднебесной — Чанъань — прекрасна тем, что это абсолютно плоская шахматная доска элегантных кварталов, начинающаяся от южного подножия стоящего на небольшом возвышении императорского дворца. Гордый город Константина, столица Бизанта, — это один громадный, усеянный домами и колоннадами холм, обрывающийся к морю, за которым сияет россыпь новых огней по ту сторону узкого морского залива. Но зеленые холмы Самарканда, с домами, взмывающими вверх по стенкам узких ущелий над каналами, — таких в мире больше нет.
В том числе и потому, что каждый из этих холмов пронизан подземельями. Подземные трубы, по которым идет вода. Подземные кладовые и комнаты. Подземные бани, откуда до прохожих доносится влажный аромат распаренных трав и ветвей (а в холодные дни этот аромат можно еще и увидеть, в виде эфемерных струек, поднимающихся из-под куполов на земле). И — подземные ходы, подобные тому, по которому брат протащил меня бегом, держа за локоть, и вывел довольно далеко от внешних стен нашего обширного дома-квартала. Вывел, чуть не кинул в седло уже готового в путь коня. На бегу, переводя дыхание, он извергал примерно такие слова:
— Стража, может, и успеет вовремя… Но и сами уничтожим всех… Никогда — за триста лет — не осмеливались вот так, нагло — на дом семьи Маниахов… Мы разберемся. А ты — бегом на запад. В Бухару, оттуда в Мерв. Отсидись. Потому что если им нужен именно ты… Не знаю, что происходит, рисковать не хочу… Время, мне нужно время. В Мерв. А там — или в винное хозяйство Адижера, оно на холме еще до реки, его знают все. Или к лекарю Ашофте, в новый госпиталь, за рабадом к югу от крепости. Разберешься. Там тебя никто не знает. Это главное. Бегом, бегом! В седельном мешке все есть. Пришлем за тобой потом. В Мерв, в Мерв — там ответы на все вопросы!…
Я по сути и проснуться не успел, как уже выезжал рысью через широко открытые (и это — ночью!) Бухарские ворота по пустынной предрассветной дороге на запад.
А когда проснулся, когда возмущенно тряхнул головой, когда понял, что еду без каких-либо сопровождающих неизвестно куда и неизвестно зачем…
То пришел в отличное настроение.
Во- первых, никакой погони не было. Хоть что-то удалось брату сделать нормально. Мой побег прошел незамеченным.
Во- вторых, я не сомневался, что брат не будет сам кидаться в драку — мечом он владел не лучше, чем я, и тоже не стеснялся этого. Так что за него можно было не беспокоиться.
В- третьих, я понял, что он, возможно, прав, — если эта странная публика с ножами, по той или иной причине, очень хочет меня убить, то скрыться — очевидная идея. Конечно, это еще не значило, что я не могу отсидеться в собственном доме, в котором, тем более, есть такие подземелья. Но не для того же я ехал домой, чтобы сидеть под землей. Я хотел отдохнуть. И путь по пустой дороге на запад был просто отличным вариантом отдыха.
В том числе и потому, что — и это в-четвертых, — я совершенно не собирался искать «ответы на все вопросы» в Мерве или где угодно еще. У меня были на ближайшее будущее идеи поинтереснее. Более того, идей было много. И делать из них выбор я собирался сам. Вместо того, чтобы позволять собственному младшему брату командовать каждым моим шагом.
Я похлопал рукой по седельной сумке, где по старой традиции семьи всегда, среди прочего необходимого на случай неожиданной поездки, лежал запас денег.
Сумка и в этот раз была явно не пустой. Вот и отлично. Давайте подумаем, что теперь будем делать.
Например, я с удовольствием провел бы без особых дел целую неделю на плавных холмах Великой Степи, которые именно сейчас покрывались желтыми и оранжевыми полями тюльпанов. Степь безопасна и прекрасна для того, чей отец — из старинного и уважаемого тюркского рода. Она лечит души и согревает сердца.
Тут я расправил плечи — и ощутил повязку. Нет, сейчас все же не стоит проводить бездумные дни среди тюльпанов. Послезавтра, сказал братец, повязку надо менять.
Да и вообще, зачем ехать в Степь, если я уже в раю?
Человек, который в нашем доме был занят сбытом шелка в западных землях — в Бизант через ярмарочный город Ламос — рассказал как-то, что по мнению людей народа арабийя в мире есть четыре рая.
Первый — это там, где сливаются две реки, Тигр и Евфрат, где черная земля — Савад — родит все фрукты и злаки, каких может пожелать душа. Где и сейчас стоят руины поверженного Ктесифона, столицы несчастного, уничтоженного иранского царства. Я не был там никогда, в этих бывших западных землях Ирана, носящих имя Ирак, но о круглом городе Ктесифоне, с его громадными куполами дворцов, знали и помнили все.
Вторым раем была долина Бавван в том же Иране — и, к моему стыду, я не знал о ней ничего.
Третий рай — это, конечно же, утопающий в зелени Дамаск и его окрестности.
А вот четвертый рай — это нескончаемый цветущий сад между Самаркандом и Бухарой. Долина Согда.
То есть как раз здесь.
Я остановил коня. Слева еще виднелась синеватая горная гряда с наброшенными на нее серебрящимися нитями снега в недоступной вышине — горы Тохаристана. Справа же, у самых копыт коня, в нежной весенней траве алели кровавые брызги маленьких маков. А дальше — сплошная, перехлестывавшаяся через плавные холмы кружевная пена цветущих деревьев. И в этой пене вверх по склону карабкались плоские крыши, плавно изогнутые невысокие стены домов, увитых виноградом.
Потому что рай этот очень даже обитаем, деревни здесь соприкасаются друг с другом, как пары влюбленных.
Утро; из ворот уже выходят первые ослики, из-за стен доносится запах лучшего в мире хлеба. Кто-то тащит по улице вязанку хвороста, какая-то женщина, чуть нахмурив брови и запрокинув голову, рассматривает белые гроздья цветов, нависающих над стеной.
Через три месяца она, так же сосредоточенно, будет проверять крепкие бархатные орешки несозревшего урюка.
Люди народа арабийя, думавшие, что захватили себе все четыре рая, не знают, что есть еще серо-зеленые купола ив над сотнями рек, ручейков и каналов нежного Лояна, и кружащие ароматами голову поля цветущих лотосов и пионов в императорском парке Шанлиньюань под Чанъанью, и еще много, много других райских садов.
Но здесь — мой рай. И я никуда отсюда не спешу. Ни в Мерв, ни в любой другой город.
Меня и здесь ждет масса удовольствий.
Я могу купить на ближайшем же рынке большое шерстяное покрывало и, завернувшись в него, провести ночь на каком-нибудь пригорке, вдыхая аромат цветов. А именно такого аромата нет ни в Шанлиньюане, ни где-либо еще в мире.
Я могу, сменив повязку, следующую ночь или две провести в самом дорогом из постоялых дворов, пригласив себе к ужину лучших музыкантов, какие есть в этих краях. Для этого даже не надо быть самым богатым человеком Самарканда.
Я могу пойти выбрать у ювелира в ближайшем городке небесный лазурит в серебре или даже кровавый рубин из Балха, добытый среди голых камней Памира. А потом, когда он мне надоест, подарить его первой же встречной девушке, из тех, естественно, с кем можно было бы провести приятных полдня в теплой комнате, на чистых коврах и полотнах. Широко расставленные светлые глаза, маленький острый подбородок, чуть удлиненный и изогнутый нос: я успел уже отвыкнуть от милых женских лиц моей родины.