Из камина вывалился привычно чрезвычайно недовольный чем-то зельевар, но, не давая ему вставить хоть слово, Дамблдор ошарашил его новостями, да и вид детей, которых он так не любил, настроил зельевара на рабочий лад.
— Северус. Очень прошу, зайди к Дурслям. Проверь, очень-очень прошу, проверь — не ошиблась ли мисс Грейнджер?
Северус скрестил руки на груди и непреклонно процедил:
— А я не знаю, где живет Поттер.
На целую минуту Альбус выпал из реальности, тупо тараща голубые зенки на Снейпа. Потом спохватился и назвал адрес, и попросил поторопиться.
«Довели эти поганые магглы сына Лили…» — с какой-то необъяснимой тоской думал Северус, готовясь переместиться камином к себе, чтобы выйти из замка, и надеясь на то, что сегодня трупов не будет.
— Хорошо, Альбус, я постараюсь вернуться как можно быстрее.
Хорошо, что директор не полностью верит, думал Северус, сжимая в кармане данный ему на прощанье (на всякий случай) флакон со слезами феникса. Покинув пределы школы, он трансгрессировал прямо на лужайку перед домом номер четыре. Злой зельевар с ноги открыл дверь, не особо стараясь быть вежливым, но первое, что он увидел — живой и улыбающийся труп… то есть Гарри Поттер. От неожиданности Снейп споткнулся и уставился на несостоявшегося инфернала, вызвавшего такую панику.
— Поттер, вы безответственный идиот, позор волшебного мира! — мгновенно впав в бешенство, заорал зельевар. — Отвечайте немедленно, пустоголовый болван, почему вы живы?!
Последнее, что запомнил Снейп перед тем, как погрузиться во тьму, было что-то темное, несущееся к нему.
…Петунья, мечтательно улыбаясь, обтерла тряпкой верную стальную сковородку, подаренную армейским другом Вернона. Эти почти четыре килограмма оружейной стали очень эффективно утихомирили старого знакомого поганца по имени Северус.
Комментарий к Часть восьмая. Не делайте из мухи слонов…
* Терминальная стадия болезни - умирающий человек.
** Intensive Station - ПИТ - палата интенсивной терапии.
*** The Lancet — еженедельный рецензируемый общий медицинский журнал. Один из наиболее известных, старых и самых авторитетных общих журналов по медицине.
========== Часть девятая. Как правильно ходить в гости? ==========
Не успело в воздухе отзвенеть эхо от столкновения стальной сковородки с дубовым лбом Северуса, как Гарри потрясенно вскрикнул:
— Вау! Мама, это же профессор!
— Да хоть Папа Римский, — с отвращением произнесла Петунья, со всего маху и от души пиная распростертое на полу тело. — Как был засранцем, так им и остался.
Острый носок её туфельки выпнул что-то из кармана мантии зельевара, пять пар глаз заинтересованно проследили сверкающий полет хрустального флакончика. Пролетев плавной дугой, он невесомо ударился об мягкую обивку кресла, отлетел и приземлился на такой же мягкий ковер. Пятый зритель, Сириус, настороженно подошел, понюхал и, взяв флакончик в пасть, принес Гарри, тем самым говоря ему и остальным зрителям, что это не яд. Гарри поднял скляночку на уровень глаз и посмотрел содержимое на свет — оно было знакомое, прозрачное, как слеза, и опалесцирующее. Блистающее, как слезы феникса. Точно как те капельки, которые выплакал ему на рану Фоукс, феникс директора Дамблдора. Поняв, что именно он держит в руке, Гарри пришел в замешательство. Это же… это же жизнь, шанс на спасение обреченных детей! И если профессор Снейп принес его, чтобы спасти Гарри, то, значит, оно гарантированно поможет Эмили и другим детям… Вот только… как убедить врачей? В следующую секунду Гарри понял, что не врачам надо это показывать, а одной женщине, той, с чудесным голосом и потрясающим умением утешать — Оксане Сергеевне Воробьевой. Да, та докторица оказалась русской, и именно этим объяснялся её смешной акцент и суеверный стук по дереву. Вообще-то там был и мужчина, тоже русский, который рассказывал о результатах лечения, но сердце Гарри было покорено раз и навсегда Оксаной, первой женщиной, пришедшей к нему и успокоившей испуганного ребенка незатейливым рассказом об эмиграции. Решено. Слезы феникса он передаст Оксане. А пока… Гарри с удовольствием вспомнил сегодняшнее утро…
Наступило утро понедельника, и Гарри уже с нетерпением ждал, когда он сможет отправиться домой, чтобы… Не давая ему додумать, уже знакомая тетя-доктор вошла в палату и улыбнулась:
— Ребенок, к тебе пришли.
С радостным визгом счастливый Гарри кинулся обнимать свою, теперь-то уж точно, любимую тетю. Петуния несколько остолбенела от такого проявления счастья. За ее племянником такого не водилось никогда. Впрочем, улыбнувшись, она обняла Гарри и они медленно двинулись по коридору, провожаемые добрыми улыбками и пожеланиями — не возвращаться.
Уже как-то привычно усевшись в автомобиль, который помаргивал белыми и красными огнями, Петунья с Гарри отправились в обратную дорогу. Путь до пригорода Лондона был не близок, но благодаря тому, что автомобиль был все-таки санитарным, пробки им не грозили. Всю дорогу Гарри рассказывал об Эмилии и о том, что он увидел и узнал. Петуния поражалась тому, как изменился ее племянник всего только за три дня. Исчезла импульсивность, заменяясь если не мудростью, то каким-то пониманием, непривычным у Гарри. Мальчик рассказывал тете о том, что он обязательно выучится и научится лечить этот ужас, чтобы больше не умирали дети. Гарри просил у нее прощения за свои поступки и мысли, жалобно заглядывая ей в глаза, и, конечно же, она не могла не простить его. Но вот они и подъехали к дому и в этот момент Гарри задал вопрос, заставивший сдерживаемые слезы пролиться:
— Можно я буду называть тебя мамой?
Гарри совсем не ожидал ответа на свой вырвавшийся вопрос, но ему так сильно хотелось, чтобы тетя была мамой, ведь она вела себя как мама, беспокоилась и заботилась… В этот миг все плохое, что было, внезапно будто стерлось из памяти и Гарри стал тем, кем он, по сути, был — маленьким сиротой, которому отчаянно хотелось мамы… Чтобы поняла и простила и чтобы было спокойно… Потому что это очень больно, когда нет мамы. Своих биологических родителей Гарри почти что и не знал, ну что может запомнить годовалый малыш? А рассказы о них тех людей, которые их вроде бы знали, отдавали какой-то ванильной нереальностью, потому что люди такими не бывают, ведь люди очень разные. Вот поэтому мальчику очень хотелось, чтобы у него была мама… и папа… и… может быть, брат? Гарри бы понял, ответь Петуния отрицательно или не ответь вовсе, но женщина, всхлипнув, прижала его к себе, буквально прошептав:
— Конечно, да, сынок…
И мир вновь изменился, заиграв всеми цветами радуги в их душах. И в этот момент, как по заказу, из-за туч выглянуло солнышко, осветив радостные лица людей, окончательно ставших родными.
Старший Дурсль отдыхал на диване, преодолевая обычную слабость и думая о своем племяннике, который стоил ему стольких нервов. Он радовался, что этот ненормальный мальчишка все-таки будет жить, потому что нет ничего важнее жизни ребенка. Вот входная дверь щелкнула замком и на пороге появились Петунья и Гарри, обнимающие друг друга. Это было очень необычно — видеть счастливую улыбку мальчика, доверчиво прижавшегося к его жене.
— Дорогой, мы дома, — почти пропела Петунья, глядя на мужа сияющими глазами.
Где-то наверху стукнула дверь, и на лестнице показался Дадли. На секунду застыв от открывшейся картины, он слетел по лестнице и принялся обнимать маму и… брата? Да, брата. В этот момент он очень хорошо понял, что Гарри ему брат.
— Прости меня, — произнесли мальчишки одновременно и, рассмеявшись, обнялись.
Петунья же поспешила к мужу, спрашивая его взглядом, все ли в порядке, но Вернон, не замечая ее взгляда, с доброй улыбкой и гордостью смотрел на обнимающихся братьев. Очарование момента было нарушено басовитым гавком Сириуса, который несколько ошалел от открывшейся картины.
Оторвавшись от брата, Гарри подошел к Вернону, опускаясь на корточки и сохраняя контакт глаз, начал, заикаясь, говорить:
— Я был таким дураком, дядя, и я очень, очень прошу простить меня за все-все, что я натворил. И натворю. Пожалуйста, не держите на меня зла, я больше не буду таким идиотом. Никогда, клянусь!