- А когда же мы поженимся?! - восклицает Любиша.
- С утра. - Отвечаю я, и он успокаивается.
Сутра - для них означает завтра. Отличное слово - не раз выручало меня, в момент невозможности дать на что-то определенного ответа.
Скажешь "с утра" и понимаешь, насколько братья сербы понятливый народ. Невероятно понятливый! Где-то день на третий желание принять душ стало параноидальным, и я устроила резкую акцию: пошла по улице, стучась в дома, спрашивала, есть ли у них вода. Когда нашелся дом с реальным насосом, спросила больше мимикой и жестами, чем словами, - не могу ли я принять ванну? Мне кивнули и отдали ванную в мое распоряжение. Уходя, мы раскланялись и все. Во Франции на меня бы смотрели, как на сумасшедшую, в России - опосля замучили бы разговорами.
И снова не жизнь, а картинки: на втором этаже клуба особая комната старения, с бесконечными рядами бутылок на столе, куда мужчины заходили молодыми, а заглянешь в нее к вечеру, - сидят глубокие старики.
Подходит разорившийся из-за войны бывший владелец художественных салонов, просит написать пастель для него бесплатно: денег нет, но принес и пастель и бумагу. Я медлю, говорю, что не выспалась. Он кивает и убегает. Приходит с подносом чашечек кофе, обносит всех художников, последнюю чашку мне. Красивый жест! Он вызывает во мне ответный, быстрый росчерк - фигура ли, иероглиф?.. Иероглиф состояния души?.. Но нравится всем. Бывший владелец художественных салонов взял пастель и вдруг неожиданно быстро побежал. С криком "а проценты с продажи?!" за длинноногим воришкой бежит коротконогий городок. Оказалось, он даже на кофе не потратился, близлежащее кафе должно было поить художников бесплатно. Да только мы из-за отупения от постоянной смены впечатлений об этом не догадывались.
Впрочем, отупение наступало и из-за схожести наших языков. Временами я так легко переходила на старославянский, совсем близкий к сербскому, что начинала путаться и справлялась у переводчика Мирослава: "как это будет по-русски?"
Мирослав же по-русски говорил великолепно, но как большинство людей с хорошо подвешенным языком страдал поверхностными взглядом и знаниями.
- Как называются эти цветы? - спросила я у него, обратив внимание на куст с фиолетовыми цветами.
- Ландыши, - небрежно бросил Мирослав.
- О-о! У них здесь все вверх ногами и даже ландыши цветут в сентябре! - обалдев, хором воскликнули Ирина и Сергей.
Этот ответ Мирослава стал последней каплей нашей изумленности от всего. В головах наших все смешалось. Сергей начал впадать то в неистовство, ненавидя все и вся, то - "нет уж!" - требовал безукоризненного соблюдения правил той странной игры, участниками которой мы невольно были, и едва начинала кончаться выпивка, выбегал из клуба, вопя на всю площадь: "Товарищи спонсоры! Что случилось? Художники трезвеют!" Тут же все вокруг закручивались в суете, через пол часа приезжал грузовик полный алкоголя. Но все-таки некоторые художники, воспользовавшись заминкой, обретали ориентацию во времени и пространстве и успевали слинять. Местные начинали сокрушаться, а Сергей впадал в другую крайность: клялся, что никогда отсюда не уедет, что нашел свой последний причал и признавался всем в вечной любви. Потом вдруг снова кричал, что не может больше видеть этого бреда наяву.
Чувствуя себя в состоянии запредельного эмоционального истощения, я пошла на огород Любиша в поисках витаминов. Но там тоже было все перепутано. Я разгребла листву огурцов и увидела не огурец, а зеленый помидор. От невероятности увиденного - потеряла сознание.
Когда пришла в себя, стало казаться, что все-все не правда. Что на самом деле нет такого места на земле и быть не может. Потребовала карту. Карту дали, но название приписали от руки.
Пора было бежать из этой "ликовной колонии"!
Спасаться пока не ополоумели насовсем!
Деньги, полученные от продажи картин, могли помочь прийти в себя на Адриатическом море. Узнав о нашем решении - уехать раньше срока, то есть до закрытия колонии, Любиша обиделся, подбежал к Сереже и крикнул: "Ты во всем виноват!" - после чего почтительно пожал ему руку и вызвал нашего переводчика драться на главную площадь.
Дети тут же заняли импровизированный партер и амфитеатр. Мужчины даже не встали из-за своих столиков в кафе. Но драка тоже была ненастоящей! Эти двое долго махались руками, как вертолеты пропеллерами и... ни синяка. Лишь мелькнул фантом энергии - как на моей картинке, оставленной городу: "Сербское фламенко". Художники призвали меня урегулировать конфликт. Я выскочила на площадь и взвилась. Они мгновенно остановились и пошли в кафе пить кофе. Сели, как ни в чем не бывало, за один столик. Пришлось поднимать Любиша, чтобы отдал мои вещи.
Когда уезжали из его "кучи-малы", дети выстроились вдоль дороги и, протянув руки в обратном направлении, скандировали по-русски тоненькими голосами "Елена, назад! Любиша любит тебя! Назад!" Такого я не видела ни в каком кино.
Отъезд был похож на побег. Надо было спешить, чтобы не рвать сердце Любиша. Мужчины быстро побросали наши сумки в машину. Оказалось перепутали. Это была машина мэра. Машины там никто не запирает.
Мэр Стива зарычал. Глаза его стали квадратными. Открывали капот все разом и так рьяно, что его перекосило. Невесть каким образом достали вещи через салон, (пробив кулаками металлическую, но ветхую перегородку), перекинули в другую машину и мы уехали в самое сказочное место из всех видимых мною - Черногорию. Я знаю, что говорю, я много путешествовала. Но Любиша там уже не было.
Пока я писала картины в Войко, мы иногда ссорились с художником "моего кино", и тогда он угрожал: "Ты уедешь, - я плакать не буду".
- Посмотрим, - язвила я.
И все-таки мы плакали оба, и он, и я, в аэропорту, чем растрогали массу народу. На паспортном контроле на всякий случай тут же потеряли мой паспорт.
И под сочувствующие взгляды всех присутствующих в аэропорту Любиша повел меня назад в свою "у кучу". И я пошла, пошла... Но тут взвился Сережа.
- Нет! Я отвечаю за тебя перед всей Москвой! - но этого ему показалось мало, он впал в полный глобализм - Перед всей Россией! Я не могу так просто сдать достояние нации какому-то идиоту!
Не подействовало. Подействовало, когда Сергей понес полный абсурд:
- Братья сербы! Пожалейте себя! Вам мало бомбежки, - вы хотите еще одной троянской войны! Она же... она же Елена!
И паспорт мой тут же нашли.