О главном она решилась заговорить уже у машин, когда они вернулись на исходную точку и собирались по домам.
-- Знаешь, наверно, надо все же до загса добраться. Все равно ведь все уже ясно.
-- Да, конечно, -- помрачнев, кивнул Шура.
-- Давай тогда на следующей неделе? Я узнаю, когда подъехать, и напишу тебе.
Он смотрел на нее, и в его взгляде она видела неподдельное страдание. Это было уже слишком. Люба прижалась к его плечу, подняла измученные глаза, погладила по волосам.
-- Ничего, Шур. Перемелется - мука будет... Все правильно и все будет хорошо!
Он поцеловал ее в ответ.
Люба мягко высвободилась из его рук и села в машину. Светлов ушел в свою и завел мотор.
Она уронила голову на руки, лежавшие на руле, и глухо, отчаянно зарыдала. Если бы она почувствовала его отстраненность, отчуждение, неприязнь, в конце концов - ей стало бы легче произносить те слова, которые давно не давали ей покоя. А сейчас вернулось ощущение, что она рвет зубами по живому, сознательно сжигая все мосты между ними, обрубая то теплое и светлое, что когда-то делало их самыми родными людьми...
В стекло постучали, Люба с трудом подняла опухшее от слез лицо. Шура стоял у машины, явно пытаясь найти способ как-то ее успокоить. Она опустила стекло и помахала ему рукой.
-- Все хорошо, правда. Уезжай. Это минутное, я сейчас приду в себя. Езжай, пожалуйста! - она отвернулась, не в силах продолжать разговор.
Он помедлил несколько секунд, потом развернулся и, опустив голову, пошел к своему автомобилю. Перед глазами была горькая пелена.
Через минуту Шура уехал, и Люба стала понемногу приходить в себя. Она пыталась заняться самореанимацией: все в порядке, это просто вскрылась старая рана... Ничего страшного ведь не произошло? Он же не отказался идти разводиться, значит, ни о чем не жалеет? Но почему же мне было так хорошо с ним, Господи? Зачем он меня целовал?..
Окурок больно обжег пальцы, и, отвлекшись немного, Люба вытерла слезы.
Спустя неделю заявление было подано.
Через полтора месяца они вышли из загса. Того самого, где прежде были самые сладкие минуты ее жизни: когда они подавали то, первое заявление, она сияла так, что ее улыбка освещала весь микрорайон. Шура смеялся и фотографировал свежеиспеченную невесту...
Сейчас они, осунувшиеся от бессонной ночи, стояли у выхода из учреждения и курили. Люба держалась вполне ничего, даже шутила в кабинете, где они подписывали документ о расторжении брака.
-- Надо вам сюда еще подставку для колец. Этажом выше их друг другу на палец надевают, а здесь бы - снимать и сдавать в государственную казну. Чтоб, так сказать, неповадно было разводиться.
Шура улыбнулся и взял ее за руку.
Госслужащая посмотрела на них удивленно.
-- Знаете, Любовь Борисовна, - она взглянула в документ, - я впервые вижу, чтоб люди, которые сюда пришли, могли улыбаться в присутствии друг друга... Вы какая-то нетипичная пара.
-- Да так с самого начала было, - сказали они хором и расхохотались.
Инспектор грустно-озадаченно покачала головой и протянула им два экземпляра свидетельства о разводе.
Идя по коридору к выходу, Люба нервно хлопала по карманам в поисках сигарет. Найдя, молча протянула одну Шуре.
На улице было ясное солнышко, и в очередной раз ей показалось, что, на самом-то деле, все только начинается. И развод -- это не приговор и не конец. Вернее, конец, но, как известно, конец одного этапа означает непременное начало нового.
-- Ничего, Шур, - Люба севшим голосом попробовала успокоить мужа, видя блеснувшие в его глазах сдерживаемые слезы, - на самом деле, все правильно мы сделали. Все нормально будет.
Она довезла его до работы - все равно ведь по дороге! Вышла с ним из машины, обняла и погладила по голове, не преминув легонько дернуть его за хвост.
-- Держись! И не пропадай совсем уж.
Когда она добралась до своего офиса, пришло смс от Шуры.
-- Люб. Спасибо.
Она молча кивнула, отправляя окурок в ближайшую урну.
***
С момента наступления новой жизни все как-то стало понемногу складываться. Люба неожиданно для самой себя стала понимать, чем именно она занимается на работе. Сама не заметив как, увлеклась настолько, что Виктор Георгиевич на полном серьезе начал думать, как бы развернуться и помочь ей с кандидатской - она была практически на мази. Любе не хватало практических данных для обоснования ее теоретических выкладок, и она периодически моталась по разным НИИ и цехам в поисках материала. Процесс шел.
В душе наступило долгожданное спокойствие. Люба, пожалуй, не могла сразу припомнить такой период времени своей взрослой жизни, когда она не была бы ни в кого влюблена и не страдала бы по этому поводу. Все как-то устаканилось. Шеф, еще, казалось бы, не так давно сидевший с ней в кафе и промывавший мозги насчет того, что не стоит убиваться по загулявшему мужу, теперь не мог нарадоваться на свою помощницу. Ей вновь стало интересно жить. Она посмотрела кучу интересных фильмов, прочла несколько стоящих книг. И очень четко осознала, что все, что ни делается - исключительно к лучшему.
Олег Шугаев периодически объявлялся в смс, но в-основном их общение по-прежнему сводилось к обсуждению прочитанных книг. Связь не радовала устойчивостью, о звонках нечего было и думать. Да и вообще романтическая нота мало-помалу стиралась под повседневной загруженностью обоих.
Однажды вечером запиликал любин телефон. Номер не определился, и она ответила без особого энтузиазма, полагая, что это, с большой долей вероятности, реклама или очередной соцопрос. В результате оказалась приятно удивлена, услышав в трубке знакомый голос.
-- Как там ваше ничего поживает? - они иногда переходили на вы и комфортно придерживались этого стиля общения, вызывая немалое удивление окружающих.
-- Наше ничего - ничего, - хихикнула Люба, -- а как ваше - в тайге?
-- Наше вскоре собирается... Люб, мне некогда язык ломать, - в шутку рассердился Олег, - короче, я через неделю буду в Москве. Ты там сейчас? Никуда не собиралась типа командировки или отпуска?
-- Не собиралась. В командировке я вообще была только два раза, это редкость, а отпуск.. какой отпуск в марте-месяце?..
-- Ну и ладушки. Значит, наберу, как приеду. Может, снова удастся народ собрать - свистнешь нашим?
-- Свистну. На меня можешь рассчитывать, остальных не обещаю, но попробую, - улыбнулась она невидимому собеседнику.
-- Договорились. Баюшки.
Шугаев прилетел в среду и до выходных занимался своими рабочими делами, остановившись, как всегда, у Никиты. С Любой они решили выбраться в музей Есенина в субботу утром. Как-то они оба одновременно про него вспомнили, ведя привычные окололитературные дебаты.
Олег заехал за ней домой - она как раз только проводила своих за город. Наскоро обменявшись приветственными фразами, они отправились в свое путешествие в сторону метро.
Дул промозглый весенний ветер, погода была на редкость отвратной. Они прошли примерно полпути.
Олег начал было что-то говорить, усилив голос при порыве ветра, как вдруг его на полуслове прервал какой-то страшный треск. Краем глаза он успел заметить, что огромная береза, стоявшая неподалеку, завораживающе медленно валится прямо на них... Но единственное, что мужчина успел сделать - оттолкнуть свою спутницу и, падая, закрыть ее своим телом... Шуршание веток, глухой удар...
Люба открыла глаза и попыталась пошевелиться.
-- Живая? -- над ухом раздался сдавленный голос Олега, кажется, пронесло.
Им повезло: дерево обрушилось на асфальт буквально в метре от них, накрыв ветвями. Удар одной такой ветки мог стоить любому жизни, но на момент падения березы Люба и Олег уже были на земле, и это спасло обоих.
С трудом переводя дыхание, они постепенно стали выбираться из-под ветвей. Слава Богу, больше никто не пострадал.
У Любы стоял ком в горле, губы дрожали, она сдерживалась изо всех сил. Не столько от боли, сколько от пережитого ужаса. У нее были порваны пальто и платье, в кровь разбиты ладони, на щеке появилась огромная ссадина. Олег выглядел не лучше, только рана была не на щеке, а на затылке. Неглубокая, но саднило изрядно. К тому же он при падении сильно ударился ногой, колено стремительно распухало.