Я подрабатывала временно, когда кто — нибудь из друзей нанимал меня в качестве консультанта во время рекламных кампаний или для разработки стратегий по маркетингу. В конце концов, в 1977 году я получила свою первую постоянную работу, с тех пор как Джон оставил меня. Меня взяли помощником президента компании «Айлэнд Рекордз».
Во время собеседования я удостоилась комплимента относительно своих рекомендаций. Человек, который брал меня, знал все о нашей связи с Джоном и понимал, почему у меня были трудности с работой.
«Ерунда, — сказал он. — Джон Леннон никогда не подпишет контракт с этой компанией, а я знаю, что вы сможете выполнять эту работу.»
Когда Джон ушел от меня, у него был период творческого подъема. Он активно записывал свою музыку и был настроен стать первоклассным сольным артистом. В противоположность, тот Джон, с которым я встречалась в последующие годы, похоже, был начисто лишен амбиций. Во многом он совсем не походил на того человека, с которым я когда — то жила. Он был способен концентрировать свое мнимание лишь на короткий период времени. Порой он просто сидел и смотрел на меня сквозь очки. Его дух, остроумие, проницательность как будто исчезли, и в нем не было никакой энергии.
Джон рассказывал мне, что Йоко постоянно говорила ему, что нет ничего страшного в том, что он не записывается. Она говорила, что ему ни к чему доказывать свою силу в музыке, потому что он и так наверху. Он хотел, чтобы я согласилась с ней, но я не могла.
«Я думаю, что твой дух умирает, если ты отказываешься учиться и расти.» Похоже, я сильно задела его. «Правда в том, Джон, как мне кажется, что ты — в глубокой депрессии.»
«Нет, нет. Почему ты так говоришь?»
Я, конечно, не могла ему ничего доказать.
В одном, впрочем, Джон был верен себе. Он стал еще более страстным, чем раньше — в этих встречах раскрывалось его глубокое неистовое сексуальное желание — такое же, как в начале наших отношений. После того как мы кончали заниматься любовью, он крепко прижимал меня к себе и держал так долгое время. Наконец, скрипя сердце, нам приходилось каждому идти по своим делам.
Однажды он тихо сказал: «Я хотел бы продолжать всю ночь. Я хочу просыпаться утром вместе с тобой, как раньше. Но каждый раз ты должна уходить.»
Я залилась слезами и села. Мы оделись и поцеловали друг друга на прощанье. Никто из нас не сказал больше ни слова.
Как — то раз в начале 1977 года мне позвонил Марио Касциано, молодой поклонник Джона. Он только что обедал вместе с Джоном.
«Угадай, что он мне сказал, — спросил Марио. — Он закрывает свой офис в «Кэпитол» и перевозит все назад в «Дакоту». Джон сказал, что у них с Йоко «время очищения».
«Извини, не поняла», — сказала я.
«Я сам спросил его, что это значит. Он сказал, что это способ оборвать пуповину, связывающую его с прошлым. Он сказал, что они с Йоко повесили над кроватью кинжал времен Гражданской войны, чтобы он напоминал им о том, что они перерезали все связи с прошлым. Ты не поверишь, что они еще сделали. Йоко заставила Джона повесить также свою гитару, потому что музыка — часть прошлого Джона. Гитара должна напоминать ему, что он распрощался и с музыкой.»
«Это ужасно. Он говорил серьезно?»
«Вполне. После обеда он попрощался и со мной, потому что я — тоже часть его прошлого. Все, что он раньше любил, — отрубается.»
У меня и раньше было опасение, что после того как Джон ушел от меня, он позволил свести масштаб своей жизни до микроскопических размеров. Звонок Марио подтвердил мои наихудшие предчувствия.