Безусловно, он должен возместить нанесенный ей ущерб, однако в данном случае ему одними извинениями и объяснениями не отделаться. Эви самая немеркантильная особа из всех, кого он когда-либо встречал, да к тому же с обостренным чувством справедливости, а потому предложение о денежной компенсации она, скорее всего, с негодованием отвергнет. Можно выкупить ее дом у новых владельцев — конечно, поначалу они наотрез откажутся, хотя, цинично предположил он, если предложить им двойную цену, это решит дело в его пользу, — и подарить ей, правда, сам Роберт предпочел бы, чтобы у Эви был новый дом, большего размера. Самое простое решение подарить ей его собственный. Для него тот мало что значил, так как при желании он в состоянии купить недвижимость где угодно, но вот Эви нуждалась в корнях, в месте, которое принадлежало бы ей и только ей. Таким местом вполне может стать просторный загородный коттедж, убежище, куда они могли бы сбегать, чтобы передохнуть от суматохи и шума Нью-Йорка, жилье, где Эви могла бы остановиться, если бы захотела навестить Бекки.
Роберт нагнулся, достал из мусорной корзины сложенный листок, будь он неладен, и прочитал. Три лаконичных предложения, Фелис, как всегда, суперпрофессиональна и оперативна. С кредитом уже больше ничего нельзя было сделать, и секретарь, осознавая это, уведомила шефа, отправив сообщение по факсу, вместо того чтобы позвонить, полагая, что не стоит попусту тратить время — как свое, так и его — на разговор. Таким образом, он сразу же получил информацию, но ответить мог на досуге. Фелис настоящий гений, когда дело касается экономии драгоценных секунд рабочего дня, и, как следствие такого рационализма, у нее оставалось больше времени на то, чтобы посвятить его действительно важным вещам. В данном же случае ее ловкость в достижении сверхпроизводительности в сжатые сроки не только не принесла пользы, но, вполне возможно, стоила ему Эви.
Нет. Что бы ни случилось, но он не позволит Эви уйти.
Эви вела машину практически на автопилоте, отчаянно стараясь держать себя в руках, чтобы не лишиться остатков самообладания. Она попыталась отвлечься и ни о чем не думать, но это оказалось невозможно. Как в одно и то же время можно испытывать столь жуткое оцепенение и столь страшную боль? И эта боль ощущалась так явно, будто ее действительно сильно избили, от чего теперь все тело словно разрывало на части. Никогда раньше она не чувствовала такого сильного одиночества или такого холода и опустошения. Жар солнечных лучей скользнул по ее коже, но и ему не под силу согреть ее. Создавалось впечатление, что странный холод и пустота пробирают ее до самых костей.
Почему? Она так и не спросила Роберта об этом, но и думать о мотивах, побудивших его так поступить с ней, не могла. И вообще, ничто из того, что он мог бы сказать ей, больше не имело значения. Потому что единственным неопровержимым фактом являлось то, что Роберт ухаживал за ней по причинам, не имевшим ничего общего ни с любовью, ни даже с влечением плоти. Он самым банальным образом использовал возникшую между ними близость, которой сознательно добивался, чтобы получить допуск к необходимой ему информации, и, получив желаемое, обратил эти сведения против Эви. Но как он вообще узнал о кредите? Эви предположила, что выяснить это можно было из отчета о кредитных операциях, однако более правдоподобным ей казалось то, что он понял это из бумаг, лежавших в ее письменном столе. Он имел предостаточно возможностей сделать это — да хотя бы в свой первый визит к ней домой. Она хорошо помнила, что тогда он подвез ее, чтобы она могла сменить одежду после того, как Джейсон свалился в воду, и Эви ненадолго оставила Роберта одного, пока принимала душ и переодевалась.
Она не очень хорошо понимала, с чего бы это он нацелился на ее причал, да и, впрочем, ей было все равно. Она подумала, что, скорее всего, дело в обыкновенной жадности, завистливом стремлении прибрать к рукам то, что принадлежит другим.
Как оказалось, она вообще плохо знала Роберта Кэннона.
Когда она наконец-то добралась до своего дома, то ею по-прежнему владело странное спокойствие, а глаза оставались сухими. Однако же нет, это больше не ее дом, а Кэмпбеллов. Словно во сне она отперла дверь и зашла внутрь, бросила взгляд по сторонам, отметив привычные вид и убранство… а потом вдруг стрелой метнулась в ванную комнату. Эви склонилась над унитазом, и ее тут же вырвало утренним кофе, хотя болезненные спазмы еще долго продолжали сотрясать тело даже после того, как желудок полностью опустел.
Когда рвотные позывы прекратились, Эви, совершенно обессилев, повалилась на пол. Она понятия не имела, сколько так пролежала, погрузившись в оцепенение от изнеможения и душевной боли, а потом пришло время слез. Она сжалась в тугой клубок, подтянув к груди колени, словно стараясь стать как можно меньше и незаметнее, и сотрясалась всем телом от сильных резких рыданий, которые рвались наружу. Она плакала до тех пор, пока снова не почувствовала себя плохо, после чего ее опять вырвало.