Кристи ударился коленом об острый кусок металла, выругался сквозь зубы и пошел дальше.
Через два слепых шага дыра в ад едва не поглотила его. Только раскинув руки, он сумел удержаться и не соскользнуть прямиком в небытие. Чтобы вытянуть тело, провалившееся в колодец по грудь, он мог использовать только локти, руками уцепиться было не за что; ноги не находили опоры: узкие стены колодца, сложенные из гладкого камня, были скользкими от грязи. Он едва выбрался и, полулежа на грязном полу, попытался отдышаться, но тут громкий треск, раздавшийся сверху, заставил его закрыть голову руками. Что-то сильно ударило его между лопаток, он застонал от боли, слыша грохот падающих вокруг обломков дерева и камня. Когда шум прекратился, он посмотрел наверх. Каким-то чудесным образом его свеча не погасла. Все тело болело, но он не был ранен, и вокруг ничего особенно не изменилось. Он пробормотал благодарственную молитву и снова направился к стене Трэнтера.
Наконец ему пришлось остановиться: всего в восьми футах до заваленного в забое шахтера путь был отрезан громадным железным пестом камнедробилки, который уступом навис над Трэнтером, накренившись под тяжестью рухнувшего двигателя машины.
– Вы меня слышите? – позвал Кристи, опускаясь на засыпанный щебнем пол и опираясь на ржавую поверхность песта.
– Да, викарий, хорошо слышу, но вы дурак, что приползли сюда, не в обиду будет сказано…
– Преподобный Моррелл, где вы? – послышался другой голос. – Преподобный Моррелл!
– Здесь, – прокричал в ответ Кристи. – Поднимайтесь без меня, Дженкс! Я знаю обратный путь и, как только смогу, последую за вами.
Дженкс ответил такой руганью, что Кристи порадовался, что не несет за него духовной ответственности, потому что начальник шахты был методистом. Еще минуту или две они кричали друг на друга, приказывая и не желая подчиняться, затем, испустив напоследок страшное богохульство, Дженкс замолчал и, по всей видимости, ушел. Свеча, которую он оставил на стене у входа в галерею, казалась слабым маячком в угольно-черной темноте вокруг, дрожащим светлячком, от которого мало света и еще меньше надежды. Кристи повернулся к нему спиной и достал из кармана молитвенник.
Им с Фоксом больше не приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.
– Ваш отец наверху, – сказал он шахтеру почти обычным голосом. Казалось чудовищным быть так близко и не иметь возможности помочь.
– В самом деле? Нелегко ему было туда притащиться. Надеюсь, он тепло одет.
– Как вы, Трэнтер? Вы ранены?
– Пара синяков, и палец на левой руке сломан, больше ничего.
– Что это за место, где вы находитесь?
– Тесное. – Кристи мог представить себе гримасу на обезьяньей мордочке Трэнтера. – Нельзя встать. Могу сидеть, вытянув ноги, но не могу лечь. Есть воздух, и теперь я вижу серое вместо черного из-за вашей свечи. Раньше было темно, как в мешке с углем.
– Мисс Дин говорит, что пошлет вниз команду, чтобы начать откапывать с другой стороны. Они могут добраться до вас через заднюю стену…
– За это время от меня останутся одни кости. Я прокладывал тот проход, где сейчас вы стоите, викарий. Втроем мы копали, долбили, взрывали и продвигались дюймов на шесть в особенно удачные дни.
– Но если они применят взрывчатку…
– Тем скорее они меня убьют. С таким же успехом они могли бы взорвать этот чертов пест, закупоривший меня в этой могиле, но только тогда погибли бы все, а не только я один.
Кристи молчал.
– Прошу прощения, ваше преподобие, но какого лешего вас сюда принесло?
– Поговорить с вами.
– Ну, в этом не было нужды. Если это вы о душе моей печетесь, то вам-то, как никому другому, известно, что это дело пропащее и помощь уже запоздала.
– Вы на самом деле так думаете, Трэнтер? Что Бог вас покинул?
– Больше похоже на то, что это я его покинул.
– Тогда все не так плохо. Вы боитесь смерти?
– Нет. Все умирают.
– Это правда. Но никто не должен умирать в одиночестве.
– Если вы собираетесь облегчить мой конец, дожидаясь, пока я тут не испущу дух…
– Я не имел в виду себя. С вами может быть Бог, если вы захотите.
– Ну, в этом я не особо уверен. Мы с Богом, знаете ли, не слишком-то ладили.
– Но вы молились когда-нибудь?
– Я-то? – Он натужно засмеялся. – Что я мог бы сказать такому почтенному, как Господь?
– Все, что у вас на сердце. Все свои надежды, все страхи.
Наступило долгое молчание. Наконец Трентер тихо сказал: