Он очень нежно провел большим пальцем вдоль ее шеи, но она не нуждалась в утешении.
– Кристи, вот чему я научилась: мой дом – это твой дом, и я люблю его. Не могу дождаться часа, когда же мы с тобой туда вернемся. Это началось несколько дней назад, а сегодня… не знаю точно, что случилось, но это сильнее меня. – Она улыбнулась, глядя в его изумленное лицо. – Больше всего на свете я хочу вернуться домой.
Кристи опять засмеялся, потому что в груди у него стало щекотно от счастья.
– Ты ведь не сердишься, правда? Мы же потеряем деньги за номер в гостинице, который забронировали в Римини, и ты не увидишь собор Святого Франциска…
– Не будь дурочкой, – нежно возразил он. – Я чувствую в точности то же самое. Мне здесь все нравится – кому не понравилось бы? Но, по правде говоря, мы могли бы поехать в Ньюкасл, и мне бы там понравилось не меньше. Или на Гебриды в январе. Энни, ты… – Он никак не мог найти верные слова, но сейчас у нее был такой выжидательный взгляд, что он напряг все свое красноречие и попытался выразить переполнявшие его чувства. – Ты мой… восторг. Стоит мне подумать, что я уже не смогу полюбить тебя еще сильнее или что ты не сумеешь сделаться еще более любимой, как ты вновь всякий раз изумляешь меня. Всегда. А я-то думал, что научился всему и уже перестал удивляться.
– О, Кристи.
– Но ты изменила все мои представления о том, как устроен мир у как должны развиваться события в этом царствии земном.
– Как же мне удалось изменить твои представления о царствии земном?
– Ну, считается, что оно – долина слез, юдоль печали.
– Вот как?
Она пыталась подавить улыбку. Он не мог сердиться на нее: невозможно было сохранять серьезность в этот редкостный, благословенный миг. Но когда-нибудь он выскажет все это удачней, откроет ей все свои подлинные чувства.
– Ну, в крайнем случае, – продолжал он с трудом, – считается, что земная жизнь послана нам в качестве испытания.
– Испытания? Неужели?
– Одним словом, никак не предполагалось, что земная жизнь может оказаться раем. Ему полагается следовать за ней, понимаешь? Земля сначала, рай – потом.
– Думаю, я уже в раю. – Они обнялись.
– Иногда ты меня пугаешь, – доверительно произнес Кристи. – Если я так счастлив в эту минуту, то что же со мной будет дальше?
– Кристи, это все так странно. Тебе повезло – ты женился на правильной женщине, потому что я точно знаю, что ты имеешь в виду. – Она нежно поцеловала его в ухо и отстранилась. – Мы могли бы и задержаться на день-другой, если хочешь. Теперь, когда мы знаем, что уезжаем, никаких причин торопиться нет.
Он согласно кивнул. Если бы она сказала: «Давай втыкать иголки друг в друга», – он согласился бы с не меньшей готовностью. Он был порабощен. Потом он заметил, что она нахмурилась.
– Так, – сказала Энни, – ты желаешь остаться? Прекрасно, тогда я…
– Нет! Ты хочешь уехать?
– А ты? Я думала, если уж мы решили, то могли бы…
– Бесспорно. Давай собирать вещи.
Она рассмеялась:
– Даже не пообедаем?
– Обед! Ты права, как всегда. – Он совсем позабыл о голоде.
– А затем… – На ее лице появилось уникальное, ей одной свойственное выражение, которое он так любил, но которое ему случалось редко видеть: оно означало сильную внутреннюю борьбу и духовные терзания – процессы, которые Энни обычно скрывала.
– Что?
– Потом… быть может, я кое-что тебе расскажу. Это секрет, я не должна, но… не могу. Иначе я могу взорваться. О Боже, Кристи, я тебя люблю!
Она обняла его с такой пылкостью, что он чуть не упал.
– Я тебя тоже люблю, – сказал он, вновь рассмеявшись.
«Что за день! Благодарю Тебя», – подумал он. Эта благодарность Создателю была для него таким же привычным действием, как дыхание. И таким же частым.
– Мы отправимся домой завтра, – решил он, прижимая ее к груди. – Мы пообедаем, ты откроешь мне свой секрет, и завтра мы поедем домой.
– Домой, – повторила она, прижимаясь к нему. Именно так они и поступили.