Перечитав, я вижу, что это звучит более чем необычно. Это что – материнское чувство? Видит Бог, я вовсе не испытываю к преподобному Морреллу материнских чувств. Чувство собственника? Допускаю. Я льщу себя мыслью, что между нами особые отношения. Стоит мне только подумать, что другая женщина – вообще другой человек – может услышать то, что он говорит мне, те очень личные, конфиденциальные, захватывающие вещи о своих надеждах в жизни, о страхах потерпеть поражение, – стоит мне представить себе, что его придется делить с кем-то еще, как я чувствую себя… уничтоженной.
Преподобный Моррелл – совсем не то, что я; он открыт, великодушен, чистосердечен, не стесняется выражать свои чувства. Вот почему он доверяет их мне, а я впадаю в эгоистичную ошибку, полагая, что он не доверяет их никому другому.
По здравом размышлении, я чувствую себя слегка смешной.
Я больше не могу писать.
Хотя очень хорошо, что у меня есть этот дневник. Он помогает мне более полно понять собственные мысли, то, о чем я думала прежде. И, без сомнения, спасает меня от множества унижений.
9
Праздник урожая, справляемый в первый день августа, пришелся на вторник. Все работники линтонской фермы получили полдня выходного, и Кристи с удовольствием увидел, что их работодательница подает благотворный пример своим служащим, присутствуя на краткой полуденной проповеди. Она присоединилась к процессии верующих, двигавшихся через боковой придел храма со свежими колосьями пшеницы в руках, демонстрируя первые плоды урожая. Кристи благословил колосья и очень кратко сказал прихожанам о значении этого праздника. Как всегда, тихое присутствие Энни в церкви его отвлекало. После службы он попросил ее подождать его несколько минут, пока он не обсудит со своим помощником церковные дела; у него имеется к ней просьба.
Теплый ветер гнал со стороны побережья серые дождевые облака. Середина лета уже миновала, но воздух по-прежнему был мягок и ласков, без намека на приближение осени. Закончив дела с преподобным Вудвортом, Кристи отправился на поиски Энни. Он обнаружил ее на кладбище среди старых замшелых надгробий. Она оглянулась на громкий скрип заржавленных петель калитки и улыбнулась ему. Она была в темно-коричневой накидке. Неожиданный порыв ветра сорвал с ее головы шляпку и растрепал волосы. Он почувствовал неожиданный трепет в груди и приписал это тому простому факту, что она прекрасна. И хорошеет с каждым разом, что он ее видит. Это была чистая правда: в ней сейчас трудно было узнать ту бледную, скованную, почти безмолвную женщину, которую он встретил у смертного ложа свекра четыре месяца назад. Разве грешно признавать очевидное? Он же не слепой, не так ли?
– Мне необычайно нравятся кладбища, – сказала она вместо приветствия, проводя длинными белыми пальцами по поверхности гранитного надгробия. – Я часто гуляю по фамильному участку д’Обрэ, особенно на закате. Я тамошний призрак.
Ему редко удавалось угадать ее настроение, Когда она улыбалась, выражение лица ее было то настороженным, то мягким, но улыбка всегда оставалась невыразимо печальной и никогда не отражалась в глазах. Она могла говорить горькие вещи с доброй улыбкой, а самые язвительные замечания сопровождать печальной усмешкой. Это сбивало его с толку, и он начинал тревожиться за нее.
– Мне тоже нравятся кладбища, – ответил он. – Я иногда прихожу сюда под вечер. Я никогда не испытывал отвращения к таким местам.
– Вы и не можете чувствовать иначе. – Она махнула рукой в сторону целого леса надгробий вокруг. – Души всех этих людей, отошедших в лучший мир с верою в сердце, обрели покой и награду. Вам следует говорить, что сейчас им лучше, чем когда они были среди нас, по крайней мере лучшим из них. Не так ли, ваше преподобие?
Ей нравилось дразнить его, подтрунивая над его верой. Он же считал по-другому, ему казалось, что объектом этих насмешек является не он, а сама насмешница.
– Это правда. Но, как бы то ни было, я никогда по-настоящему не завидовал этим отошедшим с верою в сердце. Это означает, что моя вера в загробную жизнь не столь тверда, как ей следует быть.
Она понимающе улыбнулась ему. Он вновь использовал против нее свой излюбленный риторический прием – сказать то, что она собиралась сказать сама, раньше, чем она успеет это сделать, и тем самым ее обезоружить.
– Уж не собираетесь ли вы похвалить меня за участие в том языческом ритуале, который вы только что провели?
– Если вы имеете в виду освящение колосьев, то этот обряд не языческий, а традиционный. Я рассчитываю, что в январе вы присоединитесь к нашему Празднику плуга.
– Празднику плуга? Не говорите только, что вы будете освящать плуг!
– Буду. Фермеры принесут его в церковь и оставят у алтаря, где он простоит, заляпанный грязью, всю службу.
– Боже милосердный!
– Точно.
Она рассмеялась. Этот звонкий очаровательный звук он был готов слушать вечно.
– Так о чем вы хотели меня попросить?
– О двух вещах. Первое: слышали ли вы о наших пенсовых чтениях, Энни?
– О ваших… как вы сказали?
– Название неверно; эти чтения не стоят ни пенса, они бесплатны. А не слышали вы о них потому, что мы их не проводили вот уже несколько лет. Раньше они устраивались в зале для собраний дома викария раз в неделю по пятницам и длились один-два часа. Миссис Вэнстоун читала вслух. Как правило, она выбирала что-нибудь из римских классиков, но иногда читала какой-нибудь известный роман или поэму, иногда исторические тексты… В общем, все, что приходило ей в голову и не было слишком сложным, потому что наши слушатели обычно простые труженики.
– Миссис Вэнстоун? Жена мэра?
Он кивнул.
– Она умерла три года назад, и вскоре после этого чтения прекратились.
Ее лицо исказила гримаса ужаса.
– Уж не хотите ли вы попросить меня возобновить их?
– Я думаю, вы бы очень хорошо с этим справились.
Энни издала звук, означавший недоверие, – не то чтобы фырканье, но близко к тому.
– Почему бы не использовать мисс Вэнстоун? По-моему, это как раз то, что ей нужно.
– Ее попросили провести чтения, – признался Кристи. – Они не… имели большого успеха. Люди перестали ходить.
– Ах вот как.
По ее тону он почувствовал, что ему следует защитить Онорию.
– Ее стиль отличается от того, к чему привыкли люди на чтениях ее матери, и она не смогла увлечь слушателей. Она…
– … вела себя заносчиво и демонстрировала свое превосходство, отчего ее возненавидели?
Он поглядел на нее с укоризной.
– Она была не столь естественна и не умела увлекать слушателей, как ее мать, – поправил он – А вот если бы вы взялись за эту работу…
– Я…
– … вы бы наполняли наш зал до отказа каждую пятницу.
– О, нет. Хотя, – после секундного раздумья согласилась Энни, – первое время, возможно, они бы и ходили, чтобы поглазеть на меня. Но, едва лишь пройдет новизна, я буду иметь не больше успеха, чем мисс Вэнстоун.
– Почему вы так думаете?
– Потому что я не имею подхода к людям.
Он засмеялся, и она добавила:
– Особенно к людям в собраниях.
– Откуда вам знать?