– Я знаю.
Она скрестила руки.
– Откуда? Вам когда-нибудь приходилось выступать перед собранием?
– Нет, не приходилось. И не придется.
– Значит, вы отказываетесь? – вздохнул Кристи. – К этому со временем привыкаешь, – добавил он с грустью. – Слегка. Не совсем.
Она посмотрела на него с растущим интересом:
– Вам не нравится эта работа?
– Вопрос не в том, нравится ли она мне. Это часть моего пасторского служения. В богословской школе это называется «действенность проповедника». По ней можно судить о моей компетентности.
– Но, Кристи, вы читаете превосходные проповеди!
– Нет, – резко возразил он. – В любом случае, мы не меня обсуждаем. Я действительно хочу, чтобы вы взялись за пенсовые чтения. Вы могли бы начать с одного вечера, а если дело пойдет, подумать и о втором.
– Но почему должен быть только один чтец? – нервно спросила Энни. – Почему не несколько и чтобы они сменяли друг друга? И почему только женщины?
– Что ж, это прекрасная мысль! В эту пятницу будет встреча церковных служащих с прихожанами. Почему бы вам не прийти и не предложить вашу идею? Нечего и говорить, как вам все будут рады. Можно сформировать комитет с вами во главе и распланировать всю работу. Это действительно великолепная мысль. Спасибо за ваше предложение.
Она растерянно поглядела на него. Потом начала смеяться.
– Знаете что, вы и вполовину не такой хитрый, каким себе кажетесь, ваше преподобие. В действительности вы прозрачны, как стакан воды.
Он виновато улыбнулся. Какое удовольствие смешить ее!
– Так вы придете в пятницу на собрание?
– О, Кристи! – взмолилась она.
– Пожалуйста.
Энни посмотрела на него в раздумье, взвешивая свой ответ. Потом ударила кулаком по макушке щербатого каменного херувима на чьем-то надгробии.
– Ну ладно, – проворчала она наконец.
– Прекрасно. Вы не раскаетесь.
– Я раскаюсь непременно. – Но при этих словах улыбка не сошла с ее губ. – Теперь я просто боюсь спрашивать, в чем же ваша вторая просьба.
– Возможно, у вас есть основания для страха. Это более серьезное предложение, – признался он.
– Я отказываюсь преподавать в воскресной школе.
– Нет, не это, – засмеялся Кристи. – Вы можете задержаться еще на две минуты? Я хочу вам кое-что показать.
Они покинули кладбище и по узкой аллее пошли к заднему фасаду дома викария. По пути они миновали прилегающий к нему сад, ухоженный и аккуратный – предмет постоянных забот Артура Ладда.
– О, – завистливо сказала Энни, – какой прелестный у вас сад. Вам повезло, а вот мне мистер Макорди запретил работать в нашем.
– Запретил? С какой стати?
– Я порчу растения. Это он так решил. Себя он, конечно, мнит великим садовником.
Кристи опять рассмеялся.
– У вас нет еще ни слова от Джеффри? – спросил он, немного погодя.
– Нет, но это совершенно ничего не значит. Он вообще никогда мне не пишет.
– А вы ему пишете?
Она улыбнулась ему одною из своих горьких улыбок.
– Ну конечно же. Не реже чем раз в неделю. Ведь я просто заботливая жена и ничего больше, преподобный Моррелл.
Он не ответил на этот выпад; когда на нее находило такое настроение, сардоническое и колючее, ничто из того, что он мог бы сказать ей, не удовлетворяло ее.
Он взял ее под руку, чтобы она не споткнулась на каменистой дорожке позади дома. Это прикосновение казалось вполне невинным и ни к чему не обязывающим, но на фоне окружающего безмолвия приобретало уже слишком интимный характер. Поэтому он заговорил:
– Я слышал, вы достигли немалых успехов с ремонтом коттеджей ваших арендаторов.
– Да, но это только начало. Сейчас у нас недостаточно денег, чтобы исполнить все, что задумано. Но Холиок говорит, что урожай в этом году ожидается хороший, так что деньги появятся. Но скажите мне, Кристи, о чем, во имя всего святого, думал Эдуард Верлен, когда довел все до такого упадка? Многое из того, что я видела, меня потрясает; это просто позор.
– Он постоянно твердил, что поддерживать коттеджи в порядке невыгодно. Он говорил, что если отремонтировать их, то это привлечет много новых людей, которые целыми семьями начнут селиться по соседству, а это, как он опасался, приведет к тому, что низкие местные налоги резко возрастут. Поэтому он сознательно шел на то, чтобы отпугивать новых поселенцев, а старожилов держать в сырых полуразвалившихся хижинах.
Она с возмущением ответила:
– Но это же преступление! Это противозаконно.
– Он говорил, что так выгодней.
– Это ведь очень бедный округ, не так ли? – спросила Энни с сомнением в голосе. – Я, правда, не видела здесь никого, кто бы действительно бедствовал. Хотя, может быть, я и не могла их видеть; может быть, я отгородилась от них.
У нее был такой вид, как будто эта мысль причиняла ей боль.
– Бедняки, конечно же, есть. В тяжелые годы, когда скудные государственные субсидии перестают поступать в округ, бывают времена, когда только частная благотворительность спасает многих от работного дома. Мы кое-как выходим из положения, организуя при церкви различные клубы добровольных пожертвований, раздавая пищу и одежду тем, кто действительно нуждается. Но мне всегда казалось, что можно делать больше и что эта филантропия – не единственный выход.
Он поддержал ее под локоть, помогая подняться на грубый перелаз через изгородь, отделявшую церковь от обширной пустоши. На другой стороне он остановился.
– Трава сырая, да мы уже и пришли, идти дальше незачем.
Энни начала озираться кругом, пытаясь понять, что же он хочет показать ей на этом пустом желтом поле. Наконец она сдалась и посмотрела на него с вопросительным видом.
– Этот участок земли принадлежит церковному приходу. Здесь около девятисот акров, – уточнил Кристи. – Он простирается до восточного притока Плима. Как вы видите, земля не обработана. Она лежит под паром со времен шестого виконта д’Обрэ. Джеффри – восьмой.
Она кивнула.
– Ну и…
– У меня есть одна идея. Что, если беднейшие батраки нашего прихода стали бы работать на ней? Обрабатывать и выращивать хлеб, который поможет им пережить тяжелые годы. А ведь для большинства из них все годы тяжелые.
– Это прекрасная идея. Ее давно уже следовало осуществить.
– Согласен.
– Так в чем же дело?
– Нет денег на инвентарь и семена. Я тешил себя надеждой уговорить вас пожертвовать нам того и другого. По крайней мере, на первый год.
Она пристально взглянула на него, ее красивое лицо выражало удивление. Он молча смотрел ей в глаза, и постепенно ее удивление сменилось раздумьем. Она обернулась и окинула взглядом неприветливое, поросшее кустарником поле. Ее глаза сузились, пальцы легонько коснулись губ.
– Я должна посоветоваться с Уильямом, – медленно произнесла она.
– Естественно.
– Если он скажет, что это выполнимо и у него нет возражений…
– Если уж на то пошло, я уже с ним говорил.
Ее брови поднялись.
– Вы… уже?
– Он не против.
– Вот как? – Вдруг она улыбнулась, и Кристи показалось, что луч солнца пробился сквозь тучи. – Тогда дело сделано.
– Правда?
– Почему бы и нет? Джеффри это не интересует. Я, конечно, напишу ему, но могу вас уверить заранее, ему нет до всего этого дела. О, а я просто счастлива буду сделать хоть что-нибудь! Я подчас себя чувствую такой бесполезной… Не знаю, как мне помочь людям. А это хороший выход.
– Вы ведете себя так, словно это мы что-то сделали для вас, тогда как в действительности все наоборот.
Она как-то по-особенному, совершенно не по-здешнему передернула плечами, затем прислонилась к изгороди и окинула поле куда более хозяйским взглядом, чем прежде. Кристи поспешил воспользоваться случаем, чтобы полюбоваться ею, хотя это было как раз то, что он старался заставить себя не делать. Бессмысленно было внушать себе, что единственное, что она внесла в его спокойную жизнь, – это дружба и доверительная беседа. Он слишком много думал о ней и не мог больше обманывать себя. Дни, когда они не встречались, казались ему пустыми и бесцельными, вызывали неудовлетворение. Он ловил себя на том, что мысленно ведет с ней разговоры, рассказывает ей какие-то истории. Она постоянно присутствовала в его воображении, он начал смотреть на мир ее глазами, думая: «Над этим бы Энни посмеялась; этому бы удивилась; это бы ей не понравилось».