– Прошу, заходи.
– Ой да, спасибо.
Джеймс вошел в холл, Эд закрыл за ним Дверь. Теперь они опять стояли, глядя друг на друга, не в силах отвести взгляд и не веря своим глазам.
– Как на фотографии, – сказал наконец Эд и увидел отражение своей улыбки на лице сына. Действительно, это было похоже на процесс проявки – когда на погруженном в раствор снимке постепенно проступают черты лица: сведенные скулы расслабились, на губах заиграла улыбка.
– – Вы прямо у меня с языка сняли слово, – ответил Джеймс чуть дрожащим голосом.
«Уф? – подумал он про себя. – Мамочка, дорогая, ты и половины мне про него не сказала...»
Взгляд Эда упал на пакет. Джеймс рассмеялся.
– Мама сказала, что здесь иллюстрации к тексту, который она произнесла.
– Очень умно с ее стороны, – оценил Эд.
Глаза Джеймса засияли.
– – Мама говорила, что мы с вами похожи. Она ошиблась: мы просто двойники.
– Будто в зеркало смотришься, правда?
Эд повернулся, чтобы открыть дверь в одежный шкаф, внутри которого висело большое зеркало. Они оба отразились в нем. Джеймс, не задумываясь, почему он это делает, надел свой лучший костюм, как будто собирался на ответственное интервью при поступлении на работу. Теперь он подумал, что ситуация и впрямь сходная; он выступает кандидатом на должность единственного сына... Поймав отражение в зеркале, Джеймс понял, что в исходе мероприятия можно не сомневаться: место будет за ним.
Эд по-прежнему был в форме, лишь снял китель и засучил рукава. Только одежда их и различала. Одежда да еще оттенки цвета: волосы Эда были черными, Джеймса – каштановыми. У Эда глаза карие, у Джеймса – болотно-зеленые. Эд был к тому же на два дюйма выше и потяжелее, но все прочее – силуэт, расположение волос на голове, выражение лиц, длинные ноги – одно к одному.
– Может, это называется переселением душ? – спросил Джеймс, который никак не мог оправиться от удивления.
– Пока можно говорить только о теле; начет душ еще предстоит выяснить.
– Я за тем и пришел.
Эд закрыл дверь шкафа.
– Надо, пожалуй, хлебнуть для ясности.
– С удовольствием, – поспешно отозвался Джеймс. – Меня прямо дрожь пробрала. Наверно, надо было прийти за ручку с мамой.
– А я мог бы подержать тебя за другую.
Джеймс улыбнулся. Несмотря на извинительную необъективность, мать сказала об Эде Хардине чистую правду. Он неотразим; он источает такое притягательное обаяние, в нем чувствуется такая сильная личность, что устоять невозможно. Никому.
Джеймс прошел за отцом в просторную гостиную и с интересом огляделся. Обстановка была современная, но сдержанно стильная, очень дорогая. Новая мебель из нержавеющей стали и дымчатого стекла, толстый ковер на полу – все в бежево-кофейных и черных тонах. Широкие окна. «Симпатично», – одобрил он про себя.
– Это, конечно, не Латрел-Парк, но достаточно удобно. Здесь раньше жил мой предшественник.
Эд подошел к сервировочному столику, на котором стояли бутылки и бокалы.
– Виски?
– Да, пожалуйста.
Эд бросил в тяжелые квадратные стаканы по горсти льда и налил виски.
– Как вам Англия после стольких лет? – с искренним интересом спросил Джеймс.
– Здорово изменилась – сюрпризы подстерегают меня на каждом шагу.
– Надеюсь, приятные?
– В большинстве случаев.
– У нас, например, теперь в бейсбол играют. В Гайд-парке, по воскресеньям.
– В софтбол, – уточнил Эд. – Я как-нибудь объясню тебе разницу. Но, если захочешь посмотреть настоящий бейсбол, скажи, я тебя возьму на матч.
– Еще бы, – с энтузиазмом откликнулся Джеймс. – А вы играете?
– Нет. Моя игра – футбол.
– Мама говорила, вы играли за колледж. Дартмут?
– Верно. А ты во что играешь? Он подал стакан Джеймсу.
– В регби. Еще в крикет, и состою в команде колледжа по гребле. Если повезет, на следующий год войду в университетскую.
– Тогда – за твой успех! – провозгласил Эд, поднимая стакан.
Джеймс с улыбкой кивнул.
– Как мама? – спросил Эд.
– Цветет. В буквальном смысле слова. Джеймс лихорадочно соображал, что бы еще сказать собеседнику, который – Джеймс то прекрасно знал – обязательно поймет его. Робость и взвинченность испарились. Он будто разговаривал с самим собой.
Эд внимательно наблюдал за Джеймсом. Его глаза подмечали каждый штрих.
– Странно, – доверительно сказал Джеймс. – Мне кажется, мы знакомы всю жизнь. Как по-вашему, отчего это? Я впервые вижу вас, а будто знал всегда.
– Это знание дорогого стоит.
– Мама мне о вас многое рассказала, как на говорила – со сносками, мелким шрифтом и комментариями. И все равно я не был к такому готов. К тому, чтобы мы так...