Вера Кауи
Любить и помнить
(Демоны прошлого)
1
Старый дом Латрелов нисколько не изменился. Он по-прежнему царственно возвышался на вершине холма, и теплое июньское солнышко ласкало розовую кирпичную кладку, белокаменную балюстраду, аккуратно подстриженный кустарник и цветущий розарий. Только при подъезде к указателю с табличкой «Парковка» стали заметны первые признаки перемен. На месте бывшего огорода расстилалась гудронная площадка, заставленная автомобилями и полудюжиной конных экипажей, а конюшня превратилась в сувенирную лавку, где торговали путеводителями, закладками для книг, кружками, тарелками и чайными набивными полотенцами с изображением дома. Сбоку разместилось кафе, там подавали чай со льдом.
Он оставил машину на попечение ливрейного шофера, который сказал:
– Банкет на восточной лужайке, сэр. Позади лавки, налево.
– Благодарю, я помню, – улыбнулся он. Гул голосов подтвердил, что он правильно помнил дорогу. Сначала он услышал шум людей, собравшихся на лужайке, скрытой разросшимися тисовыми деревьями, а потом, выйдя к ней по гравиевой дорожке, увидел большую шумную компанию. Посреди роскошной зелени лужайки под белым полотняным тентом тесно стояли столики и стулья, а все остальное пространство было занято многочисленными гостями, будто старавшимися перекричать друг друга.
Традиционный сбор 314-й эскадрильи 97-го авиационного полка военно-воздушного флота Соединенных Штатов, как всегда, в день 13 июня и на своем обычном месте, был в полном разгаре. В нынешнем, 1966, году он устраивался уже в восемнадцатый раз.
Он остановился в тени деревьев, присматриваясь к обстановке, с удовольствием погружаясь в атмосферу праздника. Но тут же к нему подошел мужчина, который только что, как и он сам, стоял на краю лужайки и с любопытством на него смотрел.
– Ба, кого я вижу! Старина Железный собственной персоной! Эд Хардин, чтоб мне на месте провалиться! Что-то я тебя раньше на этих сборищах не замечал. Чему же мы обязаны удовольствием лицезреть такую персону?
У подошедшего было вытянутое нагловатое лицо и гнусавый голос. Ему очень подходило его липкое, тягучее имя – Эрве Лейнерт.
Эд окинул его взглядом.
– Привет, Эрве. Все еще высаживаешь по три пачки в день?
– Истинно так, чтоб мне на месте провалиться! Привык, знаешь ли, и не собираюсь отказываться от своей привычки. Она, кстати, не мешает мне чувствовать себя получше, чем хозяин этого замка. Да ты-то как, Эд? Тыщу лет тебя не видал!
Они обменялись вежливым рукопожатием. Друзьями они никогда не были.
– Что поделываешь? – Эрве закурил очередную сигарету.
– Служу по-прежнему.
– Вон что... Ну и правильно. Миллер, ну, которого Бизоном звали, говорил, что встречал тебя где-то.
– В Сайгоне.
–Точно, в Сайгоне! Он тоже тут крутится, такой же живчик, как прежде. Еще и пошустрее. Нет, ей-Богу, чего ты раньше-то сюда не заявлялся? – настойчиво переспросил Эрве.
– Я впервые приехал в Англию после того, как вернулся домой в сорок пятом, – ответил Эд сдержанно.
– Раз уж ты остаешься на службе, – раздумчиво протянул Эрве, – тебе сам Бог велел сюда заглядывать. Я ни единого раза не пропустил. Такие встречи, знаешь ли, многое помогают понять. Видно, как время нас всех меняет и далеко не к лучшему. – Он широким жестом обвел лужайку, роняя на траву сигаретный пепел. – Как тебе нравится знакомое местечко?
– Совсем не изменилось.
– Только внешне. Знаешь, оно ведь теперь Латрелам не принадлежит. Продали Национальному тресту. Слишком дорого обходилось содержание, не потянули. Да, старая добрая Англия приказала долго жить. А Латрелы тут обретаются, держат фасон, как всегда. Леди Сара по этой части дока! Да что я тебе рассказываю, ты про эти дела лучше нас всех знаешь.
При этих словах Эд прямо взглянул ему в глаза, и Лейнерт, не изменившись в лице и не дрогнув голосом, все же не выдержал этого взгляда. Однако тему разговора он менять не собирался.
– Она где-то тут, крутится среди янки.
– А ты, Эрве, ничуть не изменился. Все также тебе чужая соломинка глаз колет.
Эрве покосился на Эда, подумав про себя, что уж если кто и не изменился, так это его собеседник. Везет же некоторым. Ну, постарел, конечно. Так и все постарели. Он пригладил пятерней жидкие волосы, втянул живот. Железный выглядел таким же молодцом, как в прежние времена. Ни жирку не нагулял, ни седины не нажил. Правда, Эд чуток помоложе. Двадцать лет назад он, Эрве Лейнерт, был в эскадрилье самым старшим, ему уж на четвертый десяток пошло. Значит, сколько сейчас Эду? Сорок шесть? Сорок семь? Что-то в этом духе.
Не мальчик, конечно, но сохранился – дай Бог каждому.
– Ты многих просто не узнаешь, – с горечью сказал Лейнерт. – Годы берут свое. Но тебя, надо сказать, они пощадили.
– Стараюсь.
– И небось по-прежнему ходок? – сальным голосом вставил Лейнерт и торопливо продолжил: – Тебе по этой части всегда везло. Пока не наткнулся на Джайлза Латрела. Здорово он тогда поджарился.
– Тебя бы посадить в горящий бомбардировщик.
– Сейчас он совсем сдал. Война догоняет. Несладко приходится его благоверной.
Эд промолчал.
– Не всякая баба станет вот так выхаживать куль с песком, – не обращая внимания на отчужденное молчание Эда, продолжал Лейнерт.
– Сара Латрел – не всякая баба, – не выдержал Эд.
– А чего ты не пьешь? – вдруг спохватился Эрве. – Как насчет шампанского? Хозяева расщедрились. Давай, вливайся в ряды отдыхающих.
Не успел Эд выйти на лужайку, как тут же попал в тесный круг старых приятелей, которые жали ему руки, хлопали по плечу, засыпали вопросами и, не дожидаясь ответов, сами что-то без умолку рассказывали. Кто-то, выдав свою порцию эмоций, дрейфовал дальше, другие подходили, и радостные возгласы, веселый смех, не смолкая, звучали под горячим июньским солнцем.
Почти всех этих людей Эд не видел с самого конца войны. Три долгих года, прожитых вместе, поросли быльем.
Он направился было к дому, но остановился, оглядываясь по сторонам. Действительно, здесь многое изменилось. В строении, где они разбирали полеты, теперь был коровник. Башенка проржавела, стекла в оконцах повылетели. Он ступил на дорожку, некогда служившую взлетной полосой. Теперь тут буйно разросся чертополох. Ему припомнилось, как он, на ходу допивая кофе, садился здесь в свою «летающую крепость», как его в легкой кожанке пронизывала утренняя сырость и как ему хотелось быть с Сарой. Перед его мысленным взором пронеслись силуэты бомбардировщиков: «Летучий Змей», «Быстрая Молния», «Девушка из Калифорнии»... Все они сгинули, как и парни, которые сидели за штурвалами.
Но все же многие уцелели и теперь окружали его, словно ожившие воспоминания, такие настоящие, шумные, дерзкие, как в те давние времена, когда они вместе с ним рассаживались по своим кабинам. Только теперь это были уже не бритоголовые парни, а взрослые мужчины, обремененные семьями, – с женами и детьми.
Тут их собралось сотни три, не меньше, – живое свидетельство тому, что память о прошлом не угасла. Среди них были не только ребята из эскадрильи, не только их дети и жены, многие из которых в те военные годы были юными невестами. В толпе гостей Эд узнал бывшего начальника железнодорожной станции Хеддингтон мистера Сарджента. Старику стукнуло восемьдесят, но он держался хоть куда и тоже узнал Эда. Были тут бывшая служащая почты миссис Армстронг, мистер Барфорд, викарий, и еще куча народу из деревни.
Старый хозяин, сэр Джордж Латрел, умер в 1959 году. Бизон Миллер сказал об этом Эду, когда они повстречались в Сайгоне. Но все, кто мог, каждый год приезжали сюда, чтобы вспомнить старые времена, тяжелые, но славные. Чтобы помянуть товарищей.
Для самого Эда память о годах войны, проведенных здесь, была самой яркой и незабываемой частью его жизни, хотя он еще ни разу не возвращался в эти места. Но старое прокручивалось в его голове, наподобие кинопленки, вновь и вновь. Все было с ним – люди, события, слова, чувства. Это было самое счастливое время жизни. Потом жизнь пошла под уклон.