А ступив на террасу, уверенно заговорил:
— Приветствую всех и здравия желаю, хозяин!
Одет был человек вполне прилично, но при его появлении на террасе несильно, но явственно запахло бомжатиной. Отодвинув стул, он без спроса сел за стол, мгновенно и цепко глянул на Сырцова, почти профессионально глянул, как сфотографировал, повторно улыбнулся и осведомился:
— Как поживаете, хозяин?
— Твоими молитвами, — скрипуче ответил Дмитрий Федорович. — А ты зачастил, Паша.
— Обстоятельства вынуждают. — Он быстро, чтоб неожиданнее, спросил у Сырцова: — Мент?
— Не думал, что так заметно, — спокойно признался Сырцов. — Бывший.
— То-то! — погордился Паша. — Что здесь делаешь?
— Не твое собачье дело, — за Сырцова ответил Дмитрий Федорович.
— Молчу, босс, — успокоил его Паша с готовностью. — Молчу.
На вид — старик, но, если убрать алкоголичную отечность, помыть, постричь, побрить и поодеколонить, — не более пятидесяти. Глаз лукавый, живой и неверный, как у всякого неглупого запойного пьяницы.
— О чем же ты молчишь?
— Все о том же, товарищ секретарь! — развязно и униженно признался Паша.
— Извини, Георгий. — Дмитрий Федорович встал. И Паше: — Пойдем в дом.
Они ушли, а Сырцов остался смотреть на райские кущи за стеклом террасы. Появилась на террасе с тропинки крепкая суровая женщина лет семидесяти, а старухой не назовешь. Мрачно поздоровалась:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — вежливо откликнулся Сырцов и поспешно встал. Женщина, не обращая на него внимания, тревожно принюхалась и мрачно констатировала:
— Паразит Пашка приехал.
И пошла было в дом. Но уже шли ей навстречу оживленные Дмитрий Федорович и Паша. Паша доброжелательно поприветствовал ее:
— Доброй фее этого дома Ольге Лукьяновне привет и наилучшие пожелания!
— Клоуном был, клоуном и остался, — решила та и плечом уперлась в дверной косяк. Так и стояла, не собираясь уходить. Дмитрий Федорович и Паша расселись по своим местам. Все четверо молчали некоторое время. Наконец Паша, который явно поправился там, внутри, не выдержал и, подмигнув Сырцову, подал заготовленную за это время реплику:
— Вместо того, чтобы меня взглядом пронзать, поднесла бы ты, Лукьяновна, водочки старому знакомому.
— Ты уже выпил, — уличила она Пашу.
— А ты еще дай. Тогда уйду.
Она молча повернулась и двинулась в тьму комнат.
— И мне рюмочку прихвати! — крикнул вслед Дмитрий Федорович.
Опять молчание, потому что ждали. Когда появилась Ольга Лукьяновна с подносом, мужики откинулись на спинки стульев. Она поставила поднос на стол и снова вернулась к дверям. На подносе стояли почти полный гладкий стакан и две граненые стопки, наполненные до краев. И тарелка с тремя бутербродами с красной икрой.
— А Георгий не пьет! — радостно сообщил Дмитрий Федорович.
— Молодец, — одобрила Сырцова Ольга Лукьяновна.
Пыощие Дмитрий Федорович и Паша выпили свое,как должно пить русскому человеку — до дна. Хорошо шла под водочку соленая икорка: раздавленные языком о нёбо крутые шарики начисто убирали привкус сивухи.
Выпили, закусили и замерли в неге. Ольга Лукьяновна вздохнула у притолоки. Паша сморщился как от лимона.
— Уговор помню, Лукьяновна! — заверил он. — Но дай хоть минут пяток посидеть спокойно.
— Сиди, — разрешила она.
Но было уже не то, не то было! Поерзав на стуле, Паша, вдруг разглядев напротив себя Сырцова, сказал ему:
— Ты мне понравился, мент. Хорошо умеешь не разговаривать. В гости заходи, — поднялся и с ельцинской полуулыбкой — одним уголком рта — стал ждать сырцовского обязательного вопроса «Куда?». Поправившись и впитав поправку, стал просто хорош: вылитый артист Борис Хмельницкий.
— Куда? — спросил Сырцов.
— Путепровод у кольцевого метро «Парк культуры» знаешь? Вот под ним — моя резиденция с мая по сентябрь.
— Там же капитальный ремонт! — удивился Сырцов.
— Что очень хорошо. Было из чего себе конуру построить. — Паша прощально обвел глазами террасу и сказал в трогательном миноре: — Мир и счастье этому дому. Темпераментно целую ваши ручки, Ольга Лукьяновна. Адье всем.
Он шел по тропке, осторожно и ласково трогая ладонью плохо стриженные придорожные кусты. Трос на террасе смотрели ему в спину, пока он не исчез за поворотом.
— И не стыдно вам с подзаборником выпивать? — задала риторический вопрос Ольга Лукьяновна. Дмитрий Федорович хлопнул ладонью по столу и приказал:
— Уйдите; Ольга! — Но было уже поздно: как хорошая актриса, та ушла сразу же после эффектной реплики. Дмитрий Федорович поморгал быстро-быстро, гневно и звучно втянул в себя носом воздух, надулся, как голубь перед голубкой, и сурово резюмировал: — Все, все распустились!
— Паша этот, он вам кто? — осторожно поинтересовался Сырцов.
— Никто! — злобно ответил Дмитрий Федорович, но тут же поправился: — Бывший сотрудник моего аппарата. Несчастный, в общем, человек. Он, конечно, всегда выпивал, но в меру. А четыре года тому назад женился и опять попал на стерву. Первая-то стерва от него ушла. Так эта вторая стерва уговорила Пашу продать за доллары его квартиру: будем, мол, жить в моей распрекрасно, и доллары при нас будут. Так и сделали. Пожили еще полгода, доллары-то она все прикарманила, а потом и говорит: «Разлюбила я тебя и полюбила другого. Уходи». Он и ушел. А куда? Под забор. Вот тебе, Георгий, и доллары!
— С рублями все по-другому было бы? — спросил, как бы утверждая, Сырцов.
— А ты — язва, — раздраженно сказал Дмитрий Федорович и вдруг вспомнил, почему здесь оказалась эта язва. — Главное, Георгий, что нам с Ксюшей делать?
— Найти ее сначала надо.
— Найди, а? — жалобно попросил Дмитрий Федорович.
— Найду, — твердо пообещал Сырцов, встал и положил на стол свою визитную карточку. — Мне пора, Дмитрий Федорович. Если узнаете что — звоните.
— Угу, — согласился тот, изучая визитку. — А почему профессия не указана?
— А какая у меня профессия?
Опять пришлось задуматься Дмитрию Федоровичу. Он думал-думал и вдруг сказал:
— Самые вредные сейчас — демократы и попы.
— А при чем здесь попы? — как бы признав вредность демократов, поинтересовался насчет служителей культа Сырцов.
— А при том. Делают, что хотят, шарлатаны!
Глава 9
То, что выдавалось за выпускной вечер, мало походило на подобное мероприятие в прошлом. Ни тебе президиума, ни тебе речей, ни тебе ценных подарков и грамот особо отличившимся. У стены громадного зала стояли в цивильных костюмах коротко стриженные выпускники, весьма корявые без привычных кожаных курток, широких в мотне порток и кроссовок до икр.
Ректор еще вручал дипломы, а многочисленные приглашенные расползались по коридорам меж бесконечных аляфуршетных столов — холява!
Сырцов посмеялся недолго с коллегами у преподавательской стойки, незаметно отчалил от нее и пошел себе бродить по залу.
Бродил и размышлял о том, почему он сегодня оказался здесь. Торопился, боялся опоздать, одевался тщательнейшим образом, чтобы бессмысленно и неприкаянно толкаться среди совершенно незнакомых людей.
— Ну, ты хорош, Жора!
Сырцов аж дернулся: прямо в ухо прокричал ему слова одобрения и восхищения Николай Григорьевич Сергеев, Коляша Англичанин. Немыслимый пижон, он с неподдельным интересом рассматривал наряд Сырцова. А посмотреть было на что: экипировкой сыщика занималась изысканная дама дворянского происхождения, жена Деда, Лидия Сергеевна Болошева-Смирнова. Раз в пол года, подкопив деньжонок, они втроем — Лидия Сергеевна, Дед и Сырцов — делали объезд дорогих магазинов. Дед-инфарктник хватался за сердце, а Сырцов только вздыхал при виде ценников, но Лидия Сергеевна была неумолима в стремлении, как она говорила, остановить сползание Деда в старческую неряшливость и простолюдство и выбить из Сырцова провинциала. Судя по Коляшиной реакции, ей это удалось. Коляша нежно погладил рукав фантастически сшитого сырцовского блейзера благородного горчичного цвета, взглядом оценил идеальные брюки, легкие и неброские башмаки, черную фуфаечку под горло, уютно и безукоризненно гладко обхватывающую богатырскую сыщицкую грудь.