— Сколько их там было?
— Я два черепа увидел, выскочил из ямы, проблевался, подумал и сразу же стал приводить полянку в прежний вид.
— Почему в милицию не заявил, Леша?
— По той простой причине, что я тогда сумел подумать, Алик. Ну, заявляю я. Кто может знать про эти трупы? Я, который заявил, тетя Суля, которая умерла? Вряд ли. Скорее всего, только Ицыковичи. И вот я, по сути облагодетельствованный ими, устраиваю им красивую жизнь с вызовом на не очень любимую, раз покинутую родину, а может быть, и отсидку с полной конфискацией имущества.
— И дачи, — добавил Спиридонов.
— И дачи, — согласился Бэз, — которая стала моей.
— Но на которой ты не живешь уже много лет.
— Ну, не могу я там жить! Ходишь по участку и думаешь: «А под тобой покойнички!» Сколько их там? Я ведь больше нигде глубоко и не копал. Вот я и сдал ее в аренду богатеньким на длительный срок с условием, чтобы только на участке ничего не трогали. Думаешь, мне легко? Дочка с зятем всю плешь проели…
— Заметно, — перебил Спиридонов.
— Да иди ты! — разозлился Гольдин. — И внуков жалко, как бы им хорошо было все лето на мягкой травке и на подножном корму… Отмазываюсь лишь тем, что все арендные деньги им отдаю. У тебя что-нибудь там осталось?
Оставалось еще достаточно. Спиридонов разлил по очередной.
— А может, твои Ицыковичи — всемирные злодеи, — крякнув, поразмышлял Алик вслух.
— А может, нет.
— Тоже может быть. — Спиридонов был согласный на все. — Но все-таки, разреши нам на участке слегка поковыряться, а?
— Кому это — вам?
— Саньке, Жоре Сырцову, которого ты у нас видел, и, естественно, мне.
— Тебе-то зачем?
— Значит, этим двоим разрешаешь? Тогда можно и без меня.
— Никому я пока ничего не разрешаю. — Теперь Гольдин сам разлил. Незаметно, чисто автоматически выпили. — Что же будет, Алик?
— А черт его знает! — честно ответил Спиридонов.
…Ехали проспектом Мира и через улицу Галушкина, про которого в Москве никто ничего не знал. Ехали так потому, что Решетов с компанией вез Любу в этот проклятый подвал именно этим путем. Дорогу он отсюда помнил хорошо, поэтому и избрали. Сырцов вел услужливый «мицубиси», изредка давя косяка на Леху. Не дергался, не выражал нетерпения, сидел спокойно и бездумно. Сидел, как и надо сидеть перед операцией.
Миновали мост над Ярославской железной дорогой, недолго катили среди черных кущ, у выезда на Краснобогатырскую свернули направо и по аллее — еще не парковой — добрались до дороги вдоль ограды Сокольников. Налево, еще раз налево и опять аллея.
— Метров через пятьдесят направо по тропе, — подсказал Решетов.
Тропа была достаточно широка, но излишне извилиста. Сырцов вел машину осторожно, на малом ходу и при тихом моторе. Изредка низкие ветки кустарника царапали крышу и бока «мицубиси».
— Долго еще? — недовольно шепотом спросил Сырцов.
— Еще метров сто — и полянка. Там и остановимся.
Там и остановились. Привыкая к темноте, Сырцов спросил:
— Где этот ангар?
— А вон, прямо.
И точно, на фоне темно-серого неба просматривался напоминавший обмолотый стог силуэт ангара.
— С чего начнем, Решетов? — поинтересовался Сырцов.
— Я пойду, посмотрю, что и как с проходами. А вы в машине подождите.
— Действуй, — разрешил Сырцов.
Леха пересек поляну и скрылся среди кустов и мелких деревьев. Он уверенно шел к приметному кривому клену. И вдруг яркий свет заграничных фар рвано осветил куски стволов и клочья кустарника.
— Гад! Гад! — истерическим шепотом крикнул Решетов, последним рывком достиг приметного клена, схватил лежавший под ним укороченный «Калашников» и на пределе сил по-спринтерски рванул к поляне.
Слепяще глядели на него почти белые фары и подвывал, заводясь, движок.
— Не уйдешь, сука! — заорал Решетов, выскочив на поляну, и дал очередь из автомата поверх фар, по ветровому стеклу, туда, где за баранкой сидел самый ненавидимый им человек, которому он всегда проигрывал. А сегодня страстно желал взять бесповоротный и окончательный реванш.
Единожды вяло пукнул знаменитый «байард», и, когда Решетов прервал очередь, стал слышен надсадный полухрип-полустон.
— Поздно догадался, говенный супермен! — крикнул Решетов. — Опоздал — значит, получай свое. Ты же сам меня так учил, подлюка гнойная!
Он прервал монолог для того, чтобы завершить дело. Расходуя автоматный рожок до конца, он приближался к автомобилю, хотел, очень хотел посмотреть на дохлого Сырцова — под треск очереди и звон разметавшегося на куски стекла. За баранкой Сырцова не было: видно, завалился на бок…