— Машина Светланы Дмитриевны стоит у подъезда. На чем она уехала на дачу? Не на последней же электричке?
— Она сказала мне по телефону, что плохо себя чувствует и возьмет такси или левака поймает.
— А зачем она тебе это сказала?
— Чтобы я не подумала, увидев машину, что она дома, и не ушла.
— Гляди ты, какая предусмотрительная у нас Светлана Дмитриевна! — восхитился Сырцов и продолжил: — Значит, ты пришла без десяти семь, в семь предложила хозяину кофе, он отказался, и ты пошла на кухню, где и пребывала до выстрела почти полтора часа. Что ты там делала?
— Все то, что делает на кухне любая женщина. Готовила.
— Что?
— Что — что?
— Что готовила? Котлеты, пельмени, убийство?
— Да как вы смеете! — завопила Элеонора.
— Смею. Теперь еще один вопрос: за эти полтора часа в эту квартиру никто не заходил?
— Никто.
— Даже дядя?
Вот сейчас достал по-настоящему: еще недавно презрительно оттопыренные губки жалко дернулись, маленький кадык походил вверх-вниз, и только после двойного прокашливания прорезался наконец голосок:
— Какой дядя?
— Да твой, твой дядя!
— Нет у меня никакого дяди! — хрипловато ответила Элеонора.
— Ну, ты даешь! — изумился Сырцов. — А Паша? Павел Юрьевич Рузанов, родной брат твоей матери, — не дядя?
— Дядя, — глухо согласилась Элеонора. — Я как-то про него сейчас забыла от волнения.
— Может, ты от волнения забыла и то, что он сегодня здесь был?
— Его сегодня здесь не было, — собравшись, твердо сказала Элеонора.
— Точно знаешь? — добивал ее Сырцов.
Элеонора на этот вопрос не ответила, не желала отвечать. Помолчали напряженно. И вдруг Махов сказал неожиданное:
— Вы пока свободны, Элеонора Михайловна. Идите к себе на кухню. Только попрошу вас из этой квартиры не отлучаться после нашего ухода. Правда, здесь один наш сотрудник останется, он за вами проследит, но лучше уж предупредить на всякий случай.
— Чего вам подать? — неожиданно спросила Элеонора. — Виски, коньяк, чай, кофе, перекусить чего-нибудь?
— Мы подумаем и потом тебе сообщим, — решил, усмехаясь, Сырцов.
Эля скрылась в апартаментах, и Махов поинтересовался:
— Что у тебя есть, Жора?
— Магнитофонная кассета, — ответил Сырцов. По пути к Логуновым он успел добраться до своей «девятки» и теперь был во всеоружии.
— Где послушаем? — Махова ничем не удивишь. Невозмутим.
— В комнате Ксении есть магнитофон.
Комната, по которой Сырцов в свое время довольно точно определил личность Ксении, перестала существовать. Вроде все было на том же месте — и мебель, и книги, и аппаратура, но, убранная холодной и чужой рукой, она превратилась в стандартное жилище, в котором может поселиться и жить любой другой. Ксению здесь больше не ждали. Сырцов кисло осмотрелся, подошел к магнитофону, предварительно выведя звук на минимум, вставил кассету и сел на стул за письменным столом. Махов стоял: подсознательно ему казалось, что так он будет лучше слышать.
Голос Маши. Как же ты за два года скурвился!
Мужской голос. Я еще выпью, а?
Голос Маши. Что зря спрашиваешь? Пей, только не напивайся!
Мужской голос. Алкоголики не напиваются…
Кончилась запись. Развернувшись на каблуках, Махов проорал злобно:
— И ты это при себе держал, засранец!
— Зачем же при себе? — возразил Сырцов. Он сидел сложив руки на столешнице и положив на них усталую голову. Сильно умаялся за сутки. — Я ее Деду показал. Вот он-то и определил ее как бессильную пустышку. На любой — наш ли, твой — вопрос Рузанов ответит: кинул доверчивую дурочку.
— Да понимаю я, — уже раздражаясь на себя за свою неконтролируемую реакцию, сказал Махов. — А сегодня ты отдал мне запись, чтобы указать на схожесть почерков в том, двадцатипятилетней давности самоубийстве с самоубийством сегодняшним. Так?
— Именно, Ленечка.
— Нам этого Павла Рузанова искать и искать. Тертый и хорошо натасканный.
— Найдем.
— Подходы?
— Элеонора и Светлана Дмитриевна.
— Ее скоро сюда привезут.
— Не хотел бы я пока с ней встречаться. Да и времени у нас сегодня, чтобы основательно трясти этих дамочек, нет. Тебе пора с Дедом Бидона до конца размотать, а то киллеры расползутся как тараканы, а у меня тоже кой-какие делишки не терпят отлагательств.