— Теперь всюду людно, — сказал Малыш, вставая. — Но постараюсь.
Паша протянул ему ключи, которые лежали на столе в компании со всем сырцовским арсеналом. Малыш взял ключи и бесшумно исчез из схрона. Поднялся и Паша, чтобы присесть на топчан совсем рядом с Сырцовым. Очень хотел ему в испуганные глазки посмотреть. Посмотрел и удивился: взгляд у Сырцова был не совсем осмысленным, но не испуганным.
— Тебя, я думаю, сюда Рекс привел. Уходить буду — обязательно пристрелю этого пса-идиота. И Лукьяновне башку оторвать следовало бы. Это она, маразматичка, сюда с ним ходила.
— Откровенен, — констатировал Сырцов. — Значит, решил меня кончать.
— А как же! — радостно подтвердил Паша. — Обязательно кончу! Ужасно руки чешутся сделать это как можно быстрее. Но… — Он мельком глянул на свои наручные часы. — С трупом в одном помещении шесть с половиной часов находиться противно. Я тебя прямо перед уходом кончу.
— Малыша отослал, чтобы выговориться всласть?
— Да нет. По делу. Но ты прав, выговориться хочется.
— Излагай, — одобрил его намерение Сырцов.
— Ишь ты, супермен сраный! — вдруг разозлился Паша. Он фалангами среднего и указательного пальцев правой руки прихватил сырцовский нос и с яростью стал выворачивать его в разные стороны. Слезы покатились у Сырцова из глаз. — Плачешь? Плачь, плачь, жук навозный!
Перестал вертеть нос, радостно оскалился. Сырцов ощутил, как теплые струйки от уголков глаз поползли к ушам.
— Ты бы лучше мне глаза луком натер. Просто навзрыд зашелся бы.
— Лука нету, — признался Паша и добавил: — Вроде бы полетело все к чертям собачьим, и я в бегах, как загнанный волк, а глядя на тебя такого — в полном удовольствии и, можно сказать, счастлив.
— Какой ты волк, — сказал Сырцов. — Шакал.
Паша опять зашелся в ярости. С двух рук бил и бил по ненавистной морде. Утомился, встал и оповестил:
— Это еще цветочки, свинья недорезанная.
Теперь не слезы, кровь текла из разбитого носа, из поврежденных губ. Сырцов помолчал, потом предупредил:
— Забьешь меня до беспамятства — некому будет рассказывать, какая ты необыкновенная и исключительная личность.
Выпустив пар, Паша значительно улучшил свое настроение. Сел на скамью, склонил голову набок, поморгал, размышляя, с чего начать. Начал с вопроса:
— Ты когда меня просек?
— Когда узнал, что Элеонора — твоя племянница.
— А ты — ушлый, — признал некоторые достоинства за Сырцовым Паша. — Эх, Светлана, Светлана! Не посоветовавшись со мной, нанять человека Смирнова! Знала же, знала, что такое Смирнов!
— А что такое Сырцов, не знала. Вот и наняла.
— Ты что, Ростислава взял?
— И Бидона, который колется сейчас до жопы, — добавил Сырцов. — И еще четырех бакланов. Как же такие у тебя в киллерах ходили?
— От них и надо только, чтобы тупыми, бесчувственными и свирепыми были. А все остальное организовывалось и просчитывалось мной до мелочей. Двадцать три заказных и ни одного прокола. Считаешь, расколется Андрюха?
— Он уже раскололся. Мы с Дедом пообещали его в сторону отодвинуть. Сейчас, наверное, и у Махова соловьем разливается.
— Жаль, конечно, — признался Рузанов, — что такое дело лопнуло, но каждому овощу — свой фрукт. Дураки киллеры — к стенке, а Павел Рузанов с чистым заграничным паспортом — за бугор, к банковскому счету со многими нулями. Георгий же Сырцов здесь останется. В готовой уже могилке.
— Потолок над нами — пол беседки? — вдруг спросил Сырцов. — Яму сверху рыл?
— Как догадался?
— По электропроводке, Паша. Прямо сверху, значит, из беседки.
— К чему этот разговор о беседке? — настороженно полюбопытствовал Рузанов.
— Так. Наблюдательность свою тренирую.
— Незачем тебе ее тренировать. Не пригодится она тебе больше.
— Ты что все меня пугаешь? Ты рассказывай, рассказывай о своих подвигах. Судя по Машиной пленочке, ты любишь красиво хвост распустить.
— Что же тебе рассказать? — в нерешительности сам себе задал вопрос Паша. — Про то, как я Валечку Логунова убрал? Ну, об этом ты, я думаю, уже догадался.
— За что вы его?
— Оказалось, что его мучает, как выразился один неглупый человек, химера, именуемая совестью. Понятное дело, он убивать себя не собирался. Он решил органам сдаваться. Громадную телегу сочинил про все наши делишки, всю ночь писал. И про Фурсова, и про Ицыковичей, и про последнюю рокировку в двух банках. Он неглуп был, очень толково написана бумага. Но и на старуху бывает перестроечная разруха: очень он мне работу облегчил, написав записку Ксении…