Маша лежала между полукруглой тахтой-кроватью и одним из маленьких кресел. Она лежала и смотрела в потолок безумно выпученными мертвыми глазами. Рот открыт, и виден распухший язык. На шее темные пятна. Синяки.
Сырцов сел в кресло и, хотя с этого места и не видел труп, закрыл глаза. Чтобы ничего не видеть…
Надо было делать дело. И быстро, пока не помешали. Он задернул тяжелые гардины на окнах, включил верхний свет и прошел на кухню, где сразу же нашел то, что искал: резиновые перчатки, в которых Маша мыла посуду. Теперь молниеносный шмон. Сначала бюро красного дерева (заинтересовавшие его бумажки засовывал в многочисленные жилетные карманы), такого же дерева трельяж с бессчетными ящичками (прихватил несколько фотографий мужиков и баб, по виду последнего времени), две длинные нижние полки (даром время потерял), горка (знал, что пустышка, но все равно надо проверить), тахта-кровать, в тахте-кровати, под тахтой-кроватью (ничего). Отошел к дверям и, медленно-медленно водя глазами, еще раз осмотрел комнату. Проверочный взгляд. Вроде ничего не пропустил. И снова — к Маше.
Ох и не хотелось! Ни на лице, ни на руках, ни на одежде Маши (синие брючки по колено, тонкая голубая маечка, легкий домашний пиджачок персикового цвета) не было следов борьбы. Удушаемый без борьбы не сдамся: следовательно, ее предварительно оглушили. Чем? А, вот оно: у стены лежала пепельница тяжеленного цветного чешского хрусталя. Следовало лишь фиксировать в памяти, думать сейчас времени не было. Журнальный столик резко двинули, и все слетело с него на пол. Остатки кофейных чашек (по ручкам — двух), целая тарелка, печенье, куски сахара, две чайные ложки, окурки и пепел от сигарет. Окурков — раз, два, три, четыре, пять — пять окурков, все «Мальборо», на трех следы губной помады, на двух — нет.
Не услышал, уловил, как радар, комариный гул лифта. Спокойно, друг мой Георгий. Он в три шага достиг выключателя, вырубил верхний свет, вышел в прихожую и прикинул: где? Единственное место — одежный шкаф во всю стену с раздвижными дверцами. Лифт вроде бы миновал четвертый, но почему он должен считать, что умнее всех? Другие тоже могут спуститься с пятого этажа.
Сырцов влез в шкаф. Лица его касались летучие шелка. Пахло коктейлем дорогих духов и — еле-еле — Машей. Он ждал и смотрел на вход через щель, оставленную для этого дела.
Сначала слегка стемнело: кто-то, заслонив свет на лестничной площадке, остановился в дверях. А потом этот кто-то прошел мимо щели в комнату. Беззвучно прошел, надо полагать, в кроссовках. Побыл там совсем недолго, вернулся в прихожую, шепотом позвал:
— Порядок, Тема. Иди сюда.
У них, видите ли, порядок. Теперь Сырцов их рассмотрел. Качки. Рэкет или охрана. Одного, немалого роста, с толстыми накатанными шеями, коротко стрижены, в коже, в адидасовских тренировочных штанах, в кроссовках. Один — белесый, другой — чернявый, но одинаковые как пятаки.
— Дверь закрывать? — прошептал чернявый.
— Прикрой, — чуть громче порекомендовал белесый.
— Вместе шмонать будем или кто постоит?
— Давай в четыре руки. Быстрее управимся. — Белесый был главный.
Они скрылись в комнате. Сырцов отвлекся от них: делом занимался, навинчивал на «байард» глушитель.
Сырцов нащупал выключатель и врубил верхний свет. Он стоял в дверях с «байардом» на изготовку. Блондинчик, держа двумя руками ящик с бумагами, орлом сидел у секретера, а чернявенький застыл у горки.
— Медленно-медленно встаете и быстро-быстро поднимаете руки, — голосом инструктора производственной гимнастики сказал, Сырцов. Он говорил, а устрашающий диковинный «байард» с глушителем одним, но выразительным черным глазом поочередно рассматривал каждого из сладкой парочки.
Сырцов инструктировал далее:
— Чернявенький, ноги как можно шире, а ручками упрись в стену как можно выше. Молодец, так держать. Ты, блондинчик, руки на затылок и ко мне. Не торопясь.
Блондинчик медленно приближался. Сырцов понял со злорадством — сейчас нападет. Блондинчик еще делал первое движение на уход и атаку правой ногой, а Сырцов, уже сделав шаг в сторону, страшно ударил его в голень левой, опорной ноги подкованным башмаком. Блондин стал оседать от шоковой боли, но Сырцов успел рукояткой «байарда» жестоко, но в меру нанести удар в заветное место — за ушко. Блондин перестал оседать и по-простому рухнул. Чернявенький, оторвавшийся было от стенки, вновь увидел глаз «байарда» и поспешно принял прежнюю позу. Перешагнув через блондина, Сырцов подошел к чернявенькому и для порядка ткнул его глушителем в поясницу. Чернявенький спазматически вздохнул и безропотно дал себя обшарить. Среди прочих безделушек у чернявенького в карманах к тихой радости Сырцова обнаружились наручники. Вывалив содержимое карманов чернявенького на пол, Сырцов отвел его, покорного, к отопительной батарее и приковал к трубе. Неподалеку от мертвой Маши. Ключи же от наручников бросил на середину комнаты. Чтобы нельзя было дотянуться. Настала очередь и бесчувственного блондинчика. Все тот же джентльменский набор: кнопочный нож, короткая дубинка, браунинг, переговорник. Ни документов, ни каких-либо проясняющих бумажек, ничего. Сырцов еще раз осмотрелся и понял: здесь их не допросить. Без крика и рукоприкладства с такими ничего не добьешься, а здесь не пошумишь. Да и вообще пора сматывать удочки. Опасно долго оставаться тут, опасно.