— Я бы коньяку выпила, Георгий.
Он без слов подобрал с пола футболку и штанцы, натянул их и отправился на кухню. Когда вернулся со знакомой бутылкой «Метаксы» и стаканами, она, небрежно завернувшись в верхнюю простыню, сидела в кресле. Он разлил по стаканам. Она подняла свой, внимательно рассматривая желто-коричневую жидкость:
— Извините меня, Георгий.
— Извините? — слегка удивился он.
— Извини меня, Георгий, — поправилась она.
— И ты меня извини.
Они выпили, подождали, пока разойдется по жилочкам, и теперь уже без страха взглянули друг на друга. Он увидел гладкую круглую шею, узкие девичьи плечи, маленькие торчащие груди.
— Георгий, — позвала она… Она умела возбудить партнера. Но когда все начиналось, отделялась от него, перенося процесс только на себя. Она не желала знать, каково ему, в ней не было стремления расширить и продлить его наслаждение. Он был лишь инструментом, включающим ее, только ее страсть. Сырцов ощущал себя искусственным членом из порнолавки.
— Все, — сказала она после третьего раза. — Сил нет.
Но силы нашлись: она вяло и томно сползла с тахты, подобрала свои разбросанные причиндалы и голяком, чтобы он еще раз посмотрел на нее, прошла в ванную. И опять он удивился: живая тонкая талия, высокие крутые бедра, длинные-длинные легкие ноги…
Она вернулась, интеллигентно и виновато улыбаясь. Взяла с кресла сумочку и обернулась к нему:
— Наверное, это сейчас бестактно, Георгий, но, честное слово, я не могу не спросить: когда вы разыщете Ксению?
— Скоро, — нарочито кратко ответил он.
— Проводи меня до двери.
Отвернувшись, он влез в штаны. У дверей она спросила:
— Но ведь это должно было случиться, да?
— Наверное, — индифферентно подтвердил он.
Она потянулась к нему, прижалась, правой рукой за затылок притянула его голову, языком раздвинула его губы. Желание опять зарождалось в ней. Затрясла головой, отряхнулась:
— Хватит, хватит! — и призналась: — Ты мне стал очень дорог, Георгий.
И уехала на лифте. Он закрыл дверь и прошел в лоджию. Она вскоре вышла из подъезда, села в «мерседес» и поехала неизвестно куда. На этот раз хвоста вслед за ней не было: смена декораций. Он вернулся в комнату, сел в кресло, судорожно зевнул и вдруг увидел на журнальном столике упитанный конверт. Усмехнулся, вытащил из конверта пачку стодолларовых бумажек и неизвестно зачем пересчитал их. Бумажек было двадцать. Две тысячи баксов, следовательно. Он усмехнулся еще раз, вслух вспомнив:
— «Ты мне стал очень дорог, Георгий».
Глава 13
…На редкость легко все получилось. Вложенная в Библию записка отца Афанасия была не первой свежести, и, вероятнее всего, отец Афанасий не служил у Николы в Хамовниках. Следовательно, две церкви в арбатско-пречистенских переулках. Почему-то больше нравилась та, что на взгорье, на перепаде высот. Туда он и поехал. «Девятка» по крутизне взобралась от набережной. Сырцов оставил ее у отремонтированного дома модерн и на своих двоих отправился в храм.
Тихо разбредались бабки и строгие женщины с грустными и взыскующими лицами: только что закончилась служба. Сырцов степенно ступил в церковь. Интимно душный полумрак обступил его. Он тихо стоял, привыкая к темно-золотистому от убранства и оранжевому от бесчисленных огоньков-лепестков свечей пристанищу Божьему на земле. Привык, стал различать людей, творящих свои дела в храме. Спросил у женщины, стоявшей у кафедры-прилавка со свечами различной длины и толщины:
— Я хотел бы повидать отца Афанасия. Как мне это сделать?
— Он только что закончил службу и прошел за алтарь.
— А вы не могли бы позвать его?
Интеллигентная женщина снисходительно и добро улыбнулась:
— Женщинам туда нельзя, — и успокоила: — Он скоро выйдет. Разоблачится и выйдет.
— Саморазоблачится, — пробормотал он про себя, с грустью сознавая, что словоблудие смирновской компашки навсегда поселилось в нем.
— Что вы сказали? — вежливо поинтересовалась женщина, естественно, не расслышав.
— Так… Глупость, — почему-то застеснявшись, признался он.
И тут же из-за алтаря появился священник. Когда он подошел ближе, женщина предупреждающе известила его:
— Батюшка, вас ждут.
— Вы, сын мой? — Отец Афанасий обернулся и внимательно посмотрел на Сырцова.
В сыны-то Сырцов ему не подходил: отцу Афанасию было лет сорок, не более.
— Мне необходимо поговорить с вами, отец Афанасий.
— Если это необходимо, поговорим. Обязательно поговорим.