Инна испытывала раздирающие муки ревности, когда представляла себе, как он уже больше месяца занимается этим с другой. А она ни о каком другом мужчине даже думать не может. Она хотела Володю. И как хотела! Она уже изнемогала от предвкушения того, что Володя сейчас здесь появится, и она сможет обнять его, прижаться и вдохнуть его запах, и от нестерпимого желания. Владимир успел только войти и поздороваться. Инна защелкнула замок и впилась в его губы поцелуем. Владимир чувствовал, как Инну бьет дрожь. Он еще успел подумать о том, что не должен этого делать из-за Алены, но тело его уже среагировало. Он рывком прижал Инну к себе.
А она задрала юбку, повернулась к нему спиной, оперлась о стол руками и почти простонала: «Возьми меня…»
— Как ты там, милый? Жив? Ножки подкашиваются? — Инна обернулась к нему.
— Ну и стерва же ты…
Инна довольно рассмеялась: «Значит, не все потеряно. У меня есть шанс его вернуть. И все будет как раньше».
А у Владимира действительно дрожали и подкашивались ноги.
В этот день Владимир первый раз за все время не пошел обедать вместе с Аленой. Сослался на занятость. Он просто не мог сейчас смотреть ей в глаза и запросто с ней разговаривать. Ему было стыдно.
Алена совершенно не замечала изменений в поведении и отношении к ней Володи. И по-прежнему испытывала сплошное умиление и восхищение.
А Владимира после секса с Инной в ее кабинете любовь и заботы Алены стали откровенно тяготить. Любому нормальному любящему мужчине не к чему было бы придраться. Вот именно, что «любящему». А Владимир Алену не любил. И причина его раздражения была только в этом. Благодарность за любовь — это из другой категории чувств.
Владимир понимал, что виноват перед Аленой. Увлек ее, дал надежду. Поэтому он был с ней почти также ласков и предупредителен, как раньше. Но в голове его постоянно сидела мысль: «Как объясниться? Где объясниться?» Не хотелось выглядеть подлецом, соблазнившим и бросившим порядочную девушку. В конце концов он принял решение: в субботу они еще сходят с Аленой в Дом бабочек (где-то она вычитала объявление о нем), в воскресенье она поедет к себе домой навестить родителей, потому что не была у них уже неделю. А в понедельник…
Посещение Дома бабочек произвело на Владимира тягостное впечатление. Возможно, потому, что у него было плохое настроение, которое он пытался скрыть.
Павильон они нашли не без труда. Отстояли очередь. На входе им с Аленой вручили бахилки, и они спустились в оранжерею. Владимиру показалось, что оранжерея — это громко сказано. Растения росли в горшках, а часть таких же растений (благодаря Алене) теперь росла в его квартире. Были еще каменистые горочки, фонтанчики, мостики. В целом смотрелось неплохо. Но было очень влажно и жарко. Хотя все правильно — бабочки ведь тропические. Вышел кто-то из организаторов и призвал посетителей быть внимательными, так как вчера растоптали порядка десяти бабочек. Но организатор ушел, и тут началось…
Взрослые тети и дяди расправляли крылья бабочкам, чтобы их сфотографировать. Владимиру хотелось крикнуть: «Люди, шо ж вы делаете?! Не мучайте бедных бабочек! Чтобы полюбоваться этим чудом природы, не обязательно хватать их руками! Они же живые!» Конечно, те бабочки, которые летали (их все-таки было большинство), очень порадовали. Но часть бабочек или прятались, или безжизненно лежали с облезлыми и потрепанными крыльями на листочках. Для них каждое лишнее прикосновение было смертельным. Если бы посетителей так лапали, у них бы тоже ни рук, ни ног не осталось.
Алена всю экскурсию держала Владимира под руку и, прижимаясь к нему, радостно вскрикивала, указывая пальчиком на очередную бабочку. Иногда от избытка положительных эмоций чмокала его в щеку. А когда они вышли на улицу, Алена немножко повисела у него на шее: бабочки ей понравились, а облезлых бедняжек ей, конечно, было жаль.
Владимир в этот момент как раз ассоциировал себя с бабочкой. Ему казалось, что каждое лишнее прикосновение и поцелуй Алены наносят ощутимый вред и укорачивают ему жизнь. И настроение у него только ухудшилось. Владимир надеялся увидеть сказочное, феерическое буйство красок и форм, эфемерность, легкость, воздушность… И не хотел видеть ничьих страданий, даже бабочек. Ему и своих страданий хватало.