Анатолий обиженно отступает.
— Это для тебя год. А для меня этот год — вечность.
— Скажите на милость, с каких это пор?
— Ладно, не будем сейчас об этом. Давай, я сниму с тебя пальто…
За столом Анатолий говорит без удержу, весело, оживленно жестикулирует, все время обращаясь глазами к ней… Ох, выпито, выпито уже немало. И Вера вскоре тоже захмелела. Эти откровенные взгляды уже не смущают. Отвечает на них с вызовом, словно какая-то гордость пробудилась в ней или тихое желание мести. И порой неприметно всматривается пытливо в расширенные зеленовато-прозрачные глаза. Что таится в них? Неужели искренность?.. Может быть, в самом деле она тогда, в прошлом году ошиблась… Возможно, подвела ее сухая логика мышления… Высокий, темноволосый Анатолий, которым все увлекаются и который знает наверняка одни победы… Одни победы… Ну, а как же иначе — популярный киноактер с такими усталыми глазами, с онегинской печалью в движениях и фигуре…
Все началось с того, что она случайно попала под его минорное настроение. В доме отдыха. В тихие заснеженно-белые вечерние сумерки.
Наступала новогодняя ночь со всей ее суетой и волнением. Но все это было за замерзшими окнами, за тяжелыми дверями здания, которое каменной глыбой вгрузло в покрытый снегом пригорок. Из его окон в темень неба бьют мощные снопы света. Официантки накрывают столы — все, кого Новый год застал в доме отдыха, соберутся за праздничным ужином. Такова здесь традиция.
Вера искала одиночества. Ей было уютно и сладко от чистоты настоящей зимы. Вот так постоять под заснеженными ветвями сосен. Зажмуриться и полететь в мир сказки…
Белые снега… голубые снега… бескрайность синевы под звездами. И серебристо-серый олень высекает копытом серебряные огни… Она обнимает его жаркую, сильную шею… И это уже не олень. Это он, Иван. Останавливает ее:
— Стой, не беги. Видишь, как стучит сердце! Зачем ты убегаешь? Все равно догоню. Дай руки — ототру. Придумала — так бежать…
Видение исчезает. А сердце еще гулко стучит. Как тогда, когда Иван впервые поцеловал ее… И сразу сердце застучало еще сильнее — Иван не придет теперь к ней. Не придет. А может быть?.. Может быть, в эту новогоднюю ночь совершится чудо? Она верит в это… Она жаждет его!..
Но чуда не совершилось… Вместо него появился Анатолий. Он пригласил ее на танец. Потом весь вечер они танцевали под елкой…
Ребята делают вид, что не замечают разговора их глаз. Громко кричат, перебивают друг друга, посмеиваются над собой — и ни одним жестом, ни одним словом не выдают своего интереса к этим двоим. Какое нам дело до них — нас это не касается. А вот кто сколько подстрелил в своей жизни уток или зайцев (хотя, может быть, никто сроду и не видел живого зайца, есть же и такие!). Или кто ездил со строительными отрядами в тайгу (что такое накомарники, знаете?)… Как, вы не читали нового романа Джеймса Олдриджа (в последних номерах «Иностранной литературы» печатается) — это уж ты деградируешь…
— А что там, про любовь?
— Тебе, Миша, как девушке — лишь бы про любовь. Да про любовь нужно не читать, а творить ее!
— И как ты можешь, Михайло, работать в таком райском окружении и до сих пор не жениться! Это загадка номер один, хлопцы! — задает тон, размахивая руками и причмокивая, долговязый, с изрядной лысинкой, Василий.
— Какой там рай! — Михайло поправляет галстук, приглаживает русые волосы. — Представьте себе! Как соберется педсовет да как вцепится в тебя такая красотка…
— А о чем у Олдриджа?
— Коротко — Европа и курды. Шире — Европа и борьба народов за национальное освобождение.
— Ну и что с того? Европа одинаково толерантна и к гениям, и к гангстерам. Так-то, хлопцы! И зачем вам она? — вскакивает Костя. — Лучше послушайте новую песню, которую я вчера записал. Ее еще никто не слышал. Еще тепленькая! Александр Билаш только что показал ее в Доме композиторов. Катя, включай магнитофон!..
Комнату заполняет щемящая мелодия:
Когда песня кончилась, в комнате еще царило молчание. Казалось, каждый вспомнил свое детство, своих аистов, свою синюю вышину… И казалось — это далекое прошлое возвратилось очищением души… Первым отозвался Костя:
— Ой-ой… Гляньте, хлопцы. Уже нечего пить! Неужели мы так давно сидим? — испуганно моргал он белесыми ресницами. — Катя, у нас еще есть что-нибудь там?
— Больше нет! — отозвалась та из кухни.