Нет, конечно, этого не могло быть. Это просто случайное сходство. А слезы лились, тихие и обильные. Сколько их выплакала она? Василь что-то говорил. И Гелена пришла. Красивая, полноватая женщина в венчике русых кос. И Галинка тут.
Сидели за столом. Вспоминали прошлое. Гелена и Василь о чем-то спорили. Мария улыбалась, качала головой. Да… да… Но ничего не слышала. Только видела их глаза. Добрые, зеленовато-русалочьи глаза Гелены, серые, настороженные Василя и глубокие, черные глаза их дочки… Галинки.
Она протянула жесткую узловатую руку к девочке и осторожно, как бы с опаской, погладила ее по голове.
АВТОРУЧКА
В маленькой приземистой комнате уже темнело. Сквозь густой слой намерзшего на окнах инея еле пробивался скупой дневной свет. Учительница смотрела на страницу, поднеся книгу к самому окну. А перед столом в ряд стояли дети и хором выводили звонкими голосами:
Готовили большой новогодний концерт. И хотя фронт уже откатился от села далеко, учительница и дети привычно прислушивались к каждому звуку за окном. Только прогремит по выбоинам дороги телега или тяжело упадет с яблони снежный комок — все вздрагивали, и в глазах появлялся немой вопрос. И тут же исчезал: наши отогнали немцев за Днепр, и школа готовилась встретить свой первый после освобождения год.
После уроков никто не уходил домой. Одетые в ватники, в теплые отцовские пиджаки, в огромных сапогах или рваных валенках, девочки и мальчики очень походили друг на дружку. Бледные, вытянутые лица, по-взрослому серьезные глаза, в которых на самом дне таились не то печаль, не то страх…
В первом ряду у окна сидел «четвертый» класс. Второй ряд занимали «первый» и «второй» классы. Учительница Марфа Ивановна была одна у всех.
Репетиция закончилась. И тут в «четвертом» классе поднялась Зинка, «городская». Так прозвали ее между собой ребята, потому что она с матерью приехала в село незадолго до того, как под селом стал фронт. Зинка отличалась от прочих ребят более изысканной «городской» одеждой. И даже в черных косах у нее было два банта.
— Марфа Ивановна, у меня пропала ручка, — громко заявила Зинка. Она училась лучше других и с учительницей держалась смело.
— Как это — пропала? — удивилась Марфа Ивановна, глядя на Зинку утомленными глазами.
— Я ее положила вот сюда, в сумку и… нет…
— Посмотри хорошенько, может, закатилась куда-нибудь… А то, может, ты дома забыла? Мы ведь сегодня ничего не писали… И вы, дети, посмотрите возле себя…
Весь «четвертый», и «первый», и «второй» — третьего не было — засуетились и полезли под скамьи. Все искали Зинкину ручку. Это была в самом деле большая потеря. Купить ручку было негде. Их выстругивали из палочек вербы и ниткой закрепляли перо. У Зинки была особенная ручка — черная, блестящая, с красивым пером, и даже закрывалась колпачком. Учительница сказала: авторучка! Разумеется, каждому хотелось хотя бы подержать ее, если уж не написать какое-нибудь слово. Зинка не давала никому, кроме подружки, с которой сидела, — Гали Шишковской.
Ручки нигде не было.
— Дети, признайтесь, у кого Зинина ручка? — спросила Марфа Ивановна.
Все молчали, притихли.
— Я не бра-ал! — жалобно протянул вдруг Костя из «второго» класса.
— И я… — отозвался за ним брат Мишка, из «первого», и протянул учительнице сумку. — Посмотрите.
Марфа Ивановна покраснела.
— Я верю тебе… Ну, дети, может, у кого-нибудь из вас эта ручка случайно закатилась в сумку. Посмотрите…
Все начали шарить в сумках, по карманам. Ручка не находилась. Марфа Ивановна разволновалась. Никто из учеников ни у кого ничего не брал, как ни трудно было учиться. Все писали на серой бумаге, которую добывали из картонных футляров от каких-то немецких снарядов. Картон этот размачивали, отдирали отдельные листки, сушили, резали и сшивали в «тетради». Чернила делали из сажи, собирая ее в печах, ручки — из веток вербы. Вот только с перьями было трудно — их доставали у фронтовиков, проходивших иногда через соло. Когда перо ломалось, это была трагедия. Вот как у Оли Паливоды. Уже третий день она писала одной ручкой со своей соседкой Аленкой. Правда, Аленка неохотно делилась с Олей своей ручкой, не сразу давала ее. Оля нервничала и часто поднимала руку:
— Марфа Ивановна, она опять не дает…
— На, вот! — громко заявляла Аленка и подсовывала соседке свою «вербовку». Конфликт этим исчерпывался.