— Мамочка, как все глупо получилось… — убедившись в том, что дочь погибла по ее вине, из-за ее недосмотра, Тоня едва не сошла с ума. Спасло ее только то, что она, поверив в Бога, стала молиться…
— Личное
Как только я окончила школу, Лешка Крылатов стал очень часто ко мне приходить, и всегда выпивши. Мне это не нравилось, разумеется. Нетрезвый, он был ведь совсем другой человек, как будто даже не он. Грубый, себя не помнящий. И меня как будто не узнавал. Называл не моим именем. И каждый раз иначе. Прикидывался, что ли, что сам не знает, куда попал. Надо было, наверное, в таких случаях его прогонять, но я молчала: боялась, что обидится и снова станет избегать меня. А мне так хотелось видеть его, быть с ним. Мама предупреждала меня, что это к хорошему не приведет, но я слушать ее не желала.
Однажды, заявившись ко мне, что называется, "под градусом", он, посидев немного и покуражившись, предложил сходить к Ивану. Я согласилась. Было уже поздно, правда, не очень. Мы пошли. Вернее, он повел меня, крепко держа за руку. Вошли в подъезд Ванькиного дома, поднялись на его этаж. Я стала поворачивать к двери, ведущей в квартиру нашего приятеля, но Алешка потащил меня вверх по лестнице. Третий, четвертый, пятый — на этих этажах знакомых у нас с Алексеем не было. Я недоумеваю, куда он меня волокет? Но страха сначала не чувствовала. Вдолбила себе в голову, что Леша такой хороший, ничего плохого мне не сделает. Поднялись выше пятого этажа. А там чердак. Дверь распахнута. В глубине темнота и сырость. Отвратительный запах. Там, где должен быть порог, прибита широкая доска. Алешка переступил через нее, уперся ногой и тащит меня за собою. Наконец до меня дошло, что он замышляет. Я тоже уперлась ногой в ту же доску, со своей стороны, и пытаюсь выдернуть из его пятерни свою ладонь. Он не отпускает, изо всех сил тянет меня к себе. Я не знаю, сколько минут продолжалось наше с ним единоборство. Я так испугалась! Но не кричу. Стыдно мне было кричать. Не знаю, чем бы это все кончилось, но моей ладошке, которую он немилосердно сжимал, стало жарко (его руки всегда были горячие), она сделалась влажной и выскользнула наконец из его лапы. Я отлетела назад, едва не упав на каменный пол. Но я же была трезвая и удержалась на ногах. А он-то был пьян! Потеряв равновесие, свалился, очень неудачно. Сильно ушибся. И закричал от боли. Как он орал! Не по-человечески, а по-звериному. Это был какой-то ужас. Но я ему в этот момент не посочувствовала, конечно. Со всех ног бросилась бежать вниз по лестнице. Долетев до первого этажа, все еще слышала его вопли, доносившиеся сверху. Долго потом преследовал меня этот душераздирающий ор. И черный квадрат распахнутой двери чердака. И омерзительный запах, которым тянуло оттуда. И сам Лешка с этих пор стал мне противным.
Примчавшись домой, я быстренько, никому ничего не сказав, забралась в постель, но уснула не тотчас. Меня просто трясло от страха. Все худшее было позади, но я не могла успокоиться.
На следующий день, поднявшись очень рано (родители еще спали), я вышла из дома и отправилась — нет, не к подруге, а к нашему общему с Алексеем другу, к Ивану, и все ему рассказала. Он даже побледнел, слушая мой "отчет". Выслушав, спросил:
— Тебе уже исполнилось 18 лет? — Я покачала головой:
— Нет, пока нет.
Он что-то пробурчал сердито себе под нос. Я не разобрала слов, но поняла: Лешку ругает. А потом задал еще один вопрос:
— А ты кому-нибудь про это говорила?
— Нет, никому, ничего, — успокоила я его, понимая, что он испугался за своего непутевого друга.
— И не говори, — посоветовал мне Ванюша. — И когда он будет пьяный вваливаться к тебе, будь осторожной. Из дома с ним, с таким, ни шагу. — Я пообещала впредь действовать согласно этому наставлению.
Мое отношение к Лешке после этой некрасивой истории резко изменилось. Он стал казаться мне отвратительным даже тогда, когда был трезв. Я старалась это скрыть от него. Не выгоняла, не отталкивала. Притворялась, что не обижаюсь вовсе на него и все у нас с ним по-прежнему. Опасалась, что ли, чего-то? Или была во власти все той же своей глупой установки: любить одного до гробовой доски, каким бы он ни был? Но во мне окрепло желание уехать. Уехать подальше от такого кавалера, от греха подальше. Я не хотела, чтобы моя жизнь "в личном" так быстро изменилась. Не то, что я боялась быть обманутой, брошенной Алексеем. Это мне даже в голову не приходило. Я не хотела рано выйти замуж. Я мечтала поступить в институт, "дальше" учителя. Но не в нашем городе, а в каком-нибудь другом, где не будет Алешки. К сказанному о нем надо добавить: то, что случилось с ним, когда он попытался причинить мне зло, стало для него хорошим уроком. В дальнейшем попыток, подобных той, он уже не делал. Понял, наверное, что насилие палка о двух концах. В схватке сильного и слабого не всегда верх берет сильный. Бывает и наоборот. Победить может слабый, если на его стороне справедливость. Сам Бог в критический момент может невинного защитить, а виноватого покарать. Алексей, протрезвившись, по всей вероятности, был рад, что все обошлось без осложнений. Ведь в противном случае так просто можно было загреметь в тюрьму. Если бы он добился, чего хотел, в той обстановке, я бы ему никогда этого не простила.