– Я думал, ты устала, – ответил он.
Он с неохотой, как ей показалось, оторвался от книги. Лулу посмотрела, что это за книга, и увидела название – «Сельские дома Англии»; на открытой странице была фотография Квинз-Фолли. Помимо воли ее голос прозвучал резко:
– Ты все еще думаешь о той надоедливой девчонке?
– Может, не будем больше о ней? – спросил он.
– Не будем, мне это наскучило, – ответила Лулу. – С другой стороны, я считаю, что ты должен извиниться передо мной за свое поведение. Не думай, что я хоть на минуту поверила, что между вами есть что-то серьезное – между тобой и этой рыжей дурочкой. Можно ли вообразить большую глупость – изменить свою фамилию? Можно подумать, она имеет какое-то значение. Какая разница – Милбэнк или Милборн!
– Я уже просил тебя не говорить об этом сейчас, – с раздражением сказал Дарт. – Ты так и не узнала бы, если бы не познакомилась с ее братом, пока она собиралась.
– В любом случае он любопытный экземпляр, – презрительно сказала Лулу. – Все время запинался и заикался, когда говорил со мной. Терпеть не могу застенчивых мужчин!
– Не думаю, что ты их часто встречала, – ответил Дарт, захлопнув книгу и подойдя к камину, чтобы включить обычные лампы по бокам очага.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – вдруг сказала Лулу. – Дарт, ты в самом деле собираешься назад, в Америку, так скоро, как говорил?
– Наверное, – ответил он. – Я собирался пробыть здесь до конца лета, но передумал.
– Почему?
– О, по разным причинам, – уклончиво ответил он. – Похоже, я тут немного запутался. Если я исчезну, все скоро забудется.
– Нет нужды исчезать, Дарт. А что касается забвения, то люди не забудут, что ты сделал, но всегда простят. Позови журналистов и скажи им, что ты не то сболтнул насчет этой Милбэнк. Скажи им, что это шутка, если хочешь, скажи, что разыграл меня и что мы собираемся пожениться, когда я закончу съемки.
– Так будет еще хуже, а не лучше, Лулу, потому что ты отлично понимаешь, что это неправда.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что ты знаешь, что мы не собираемся пожениться – ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Ты мне нравишься, а я, кажется, нравлюсь тебе, но мы совсем не подходим друг другу. Когда я женюсь на ком-нибудь, это будет насовсем.
Он улыбнулся слову «насовсем», как будто пришедшему из воспоминаний детства, когда оно означало что-то важное – вечность по временным меркам мальчика.
– Но, Дарт! – настойчиво возразила Лулу. – Ты просто не думал, что будет, если мы поженимся. Мы могли бы быть счастливы, очень счастливы. Мне нравится то же, что и тебе, и нам могло бы быть очень хорошо вместе. Вообще, мне не нужно сниматься больше, чем в одной картине за год. Остальное время мы можем проводить где ты пожелаешь – в Буэнос-Айресе, в Калифорнии, в Нью-Йорке, даже в Лондоне или Париже, – не важно где, лишь бы вместе.
Дарт Гурон подошел к дивану, на котором сидела Лулу, и сел рядом.
– Послушай, Лулу! – сказал он. – Отнесись к этому разумно. Ты отлично знаешь, что нашему роману не суждено иметь серьезного завершения. Ты вошла в мою жизнь как раз тогда, когда я выставил себя дураком с Беатрис Уоттон. Признаюсь тебе в том, в чем никому не признавался: я никогда не просил ее выйти за меня, это она попросила меня. А поскольку в тот момент мне стало ее отчаянно жалко, я не смог сразу ей отказать. Я повел себя как трус, если угодно. Я избегал разговоров на эту тему, думал, что напишу ей, когда вернусь домой, сделаю еще что-нибудь, чтобы не показаться ей жестоким.
Не успел я опомниться, как она заявила всем своим друзьям на той вечеринке, что мы помолвлены. Там присутствовали газетчики, и я абсолютно ничего не мог сделать такого, что по всем меркам было бы равносильно пощечине, от которой она, возможно, никогда бы не оправилась. Как тебе известно, она существо нервное, поэтому я ничего не предпринимал, пока в моей жизни не появилась ты и не указала мне, возможно, хамский, но все же выход из положения, который оказался, в общем-то, сравнительно легким.
Дарт немного помолчал и посмотрел на пальцы Лулу, лежащие на его руке.
– Однажды, – негромко произнес он, – ты встретишь человека, который сделает тебя по-настоящему счастливой. А я не тот человек, ты знаешь. Ты очень мила и достойна любви, Лулу, но я не люблю тебя так, как хотел бы любить женщину, которая станет моей женой, и не верю, что в глубине души ты тоже любишь меня. Погоди! – быстро сказал он, когда она попыталась возразить. – Тебе просто кажется, что ты влюблена, но это потому, что, возможно, в твоей жизни я – первая вещь, которой тебе не удалось завладеть целиком и полностью в ту самую минуту, когда тебе захотелось ее иметь. Признай, это правда.
– Это ложь! – горячо возразила Лулу. – Я люблю тебя, как никогда и никого не любила. Я люблю тебя не потому, что не могу тебя заполучить, а просто потому, что знаю: мы созданы друг для друга.
– Хотел бы я думать так же, – тихо проговорил Дарт, – но не могу. Понимаешь, Лулу, в тебе много такого, что мне нравится и чего я не понимаю. Например, твое отношение к бабушке.
Лулу отдернула руку.
– Что ты этим хочешь сказать?
– То, что сказал, – ответил он. – Я думал об этой бедной старушке. Ты знаешь, что сказал доктор, когда выписывал свидетельство о смерти?
– И что же он сказал? – с вызовом спросила Лулу.
Дарт поднялся с дивана и отошел.
– Он сказал, что, хотя это типичный случай сердечной недостаточности, которая в большинстве своем является причиной смерти, она на самом деле умерла от недоедания.
В комнате вдруг наступила тишина.
– Да, от недоедания, – помолчав, продолжал Дарт. – Лулу, ты когда-нибудь задумывалась о том, чем мы питаемся здесь, о всех тех завтраках и обедах, которые мы делили с тобой на пароходе? О том вечере в Нью-Йорке, когда мы объелись икры по пятнадцать долларов за порцию, потому что ты сказала, что чувствуешь себя, как дикая русская женщина?
– Ты говоришь как коммунист, – сказала Лулу. – Если бы мы ели в Нью-Йорке не икру, а предпочли бы хлеб с сыром, от этого у моей бабушки в Путни не прибавилось бы еды. Кроме того, у нее было достаточно денег, об этом я позаботилась, и если она не ела, то потому, что не хотела.
– Это не так, – возразил он. – Если она не ела, то потому, что не могла получить еду: те, у кого она жила, не хотели ее приносить ей, а она, как тебе известно, была не в состоянии пойти и взять ее сама.
– Ты узнал это от этой Милбэнк, которая вечно сует нос в мои дела, – в ярости проговорила Лулу. – Ну конечно, ты скорее готов поверить ей, чем мне. А я не заслужила ни слова благодарности за все, что сделала для своих родственников. Они охотно брали деньги, которые я им посылала, а потом писали письма и жаловались, что не видят меня. При всем желании нельзя быть в двух местах одновременно. Надо либо зарабатывать деньги, чтобы иметь возможность посылать их домой, либо сидеть дома и голодать вместе с остальными нахлебниками, которые сами не способны заработать ни пенни.
В ярости она выплевывала слова, ее голос сделался пронзительным и, как всегда, когда она распалялась, немного гнусавым, как у кокни.
Только сейчас Лулу заметила, что Дарт просто смотрит на нее и слушает. Она поняла, о чем он думает. За все эти годы она достаточно узнала мужчин, чтобы знать, когда они больше не увлечены и не слушают ее как зачарованные.
Ее голос замер. Она вдруг испугалась. Лулу поднялась с дивана и подошла к нему.
– Дарт, Дарт, – прошептала она. – Из-за чего мы ссоримся? Я пришла сказать, что люблю тебя, помоги же мне забыть, что между нами не может быть взаимопонимания. Я люблю тебя, ты знаешь, люблю. Поцелуй меня, обними меня крепко. Я хочу быть в твоих объятиях.
Она дотронулась до него и запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Но его руки не обвились вокруг нее. На его лице Лулу увидела знакомое выражение, когда он произнес:
– Уже поздно, Лулу. Думаю, тебе пора спать.