«За каждую неудачу, ниспосланную Богом, — говорила бабушка Финна, — Он даёт две удачи».
— Какой же бред, — прохрипел Финн и, наконец, заснул.
Ему снился Петтингилл-Парк. Колин на карусели. Мари на турнике, висит вниз головой и ковыряет в носу — привычка, от которой её невозможно было отучить. Бабушка сказала, что Мари будет ковырять в носу даже на смертном одре. Эта милая пожилая дама сидела поодаль на скамейке со своим вязанием на коленях и занималась поиском слов. Финн карабкался на четвереньках по изгибам «Спиральки», затем садился и соскальзывал вниз, снова и снова.
Не было никаких музыкальных интерлюдий, которые могли бы прервать этот приятный сон, который в конце концов растворился сам по себе, как это обычно бывает со снами. Через какой-то неизвестный промежуток времени Финна разбудили Док и ещё один мужчина, намного старше всех остальных. Они сдёрнули Финна с койки и потащили через кухню и обеденную комнату в кабинет, где его ждал седовласый мистер Ладлум. Этим утром (по крайней мере, Финну так казалось) Ладлум выглядел постаревшим, с красными глазами и чем-то похожим на пятно горчицы на своём твидовом пиджаке. Его руки снова были сложены на столе, и Финн заметил, что покрытые шрамами костяшки пальцев мистера Ладлума выглядят распухшими. И тоже в каких-то пятнах. Неужели кровь?
Мистера Ладлум уставился на Финна. Финн уставился на него в ответ, снова вспомнив увиденное по телеку. Одно из бесконечных скучных обсуждений на «Би-Би-Си», которые, казалось, так нравились матери Финна, чего его сёстры и бабушка (которой нравились сериалы «Улица коронации», «Жители Ист-Энда» и «Доктор Кто») никогда не могли понять. В этом обсуждении говорилось о расширенных методах допроса (то есть о пытках), и один из участников дискуссии — мужчина, который выглядел как принц Эндрю после года, проведённого в тёмной комнате за поеданием двойных бургеров с молочными коктейлями, — сказал, что это никогда не работало.
— Потому что, если бедолага не знает, что… э-э… контактные лица хотят выяснить, он… э-э… возьмёт и что-нибудь выдумает. И это логично!
Это действительно было логично, а Финн был находчивым парнем — достаточно находчивым, чтобы выпутаться из любых передряг дома, в школе и у себя на районе. Но он не мог придумать историю, которая удовлетворила бы мистера Ладлума и уберегла его от ещё одной пытки водой. Финн мог бы придумать историю о пропавшем портфеле, мог бы даже добавить туда чертежи, но стоило ли ему говорить, что портфель с чертежами был спрятан на том самом заводе по производству бомб? Это было бы похоже на сюжет настольной игры «Клуедо». А что дальше? Украденные детали подводных лодок? Взломанные пароли к банковским счетам российских олигархов?
Тем временем мистер Ладлум продолжал таращиться на Финна.
— Я голоден, — выпалил Финн. — Не могли бы вы дать мне что-нибудь поесть, сэр?
Мистер Ладлум продолжал пялиться. Как раз в тот момент, когда Финн решил, что тот не собирается говорить, что он находится в каком-то трансе, мистер Ладлум спросил:
— Вас устроит традиционный ирландский завтрак, мистер Херлихи?
У Финна отвисла челюсть. Мистер Ладлум рассмеялся.
— Я просто дразню тебя, Финн. Финн сейчас. Финн — раз и навсегда. Яйца, бекон, грибочки и аппетитная пухлая сарделька. С помидоркой для полноты картины!
В животе Финна заурчало, от чего мистер Ладлум снова рассмеялся.
— Сам спросил, сам ответил. Когда рак на горе свиснет, мой Финни-Фин-Фин. А? А?
— Вы в порядке, мистер Ладлум? — Это был странный для Финна вопрос, учитывая обстоятельства, но человек перед ним, казалось, утратил часть своей «думалки», как говаривала бабушка Финна, когда кто-то в телевикторине не мог придумать правильный ответ, пока впустую тикало время.
— Всё славно, — ответил мистер Ладлум. — Да и вообще — я славный малый. Получишь завтрак, Финн, если скажешь названия трёх песен покойного Элвиса Пресли.
Финн не стал утруждать себя вопросом почему — этот человек явно был сумасшедшим, — но вспомнил обширную коллекцию пластинок своей бабушки. Одной из её любимых была «50000000 поклонников Элвиса не могут ошибаться», заезженная до такой степени, что на ней появился странный белёсый налёт, будто её посыпали мелом. Колин и Мари морщились и зажимали уши ладонями, когда бабушка ставила пластинку, но разве она обращала на это внимание? Конечно, нет.
Финн сказал:
— Вы правда накормите меня завтраком?
Мистер Ладлум приложил руку к сердцу — и, да, на костяшках его рук почти наверняка были пятна засохшей крови.
— Даю слово.
Финн сказал:
— Хорошо. «I Got Stung» — это первая. «One Night of Sin» — это вторая. И «A Bigga-Bigga-Hunka Love» — третья.
— Очень хорошо! — В углу стоял Старикан, засунув большие пальцы рук за пряжку. Мистер Ладлум повернулся к нему и сказал: — Завтрак для нашего друга Финна, Марм! Он вытянул призовой билет!
Марм ушёл. Док остался. Финну показалось, что он выглядит усталым.
— Песни Элвиса ты знаешь, — произнёс мистер Ладлум. Он подался вперёд, пристально глядя на Финна покрасневшими глазами. — Но знаешь ли ты самого Элвиса? Знаешь ли ты Короля Рок-н-ролла?
Финн покачал головой. Об Элвисе он знал лишь одно: по словам бабушки, он был старым рок-н-рольщиком, который умер в сортире. И что бабушка любила его. Вероятно, сохла по Элвису во времена своей юности.
— У него был брат-близнец. — Мистер Ладлум выдохнул, и до Финна через стол донёсся запах алкоголя, может быть, скотча или виски. — Близнец при одноплодных родах. Как ты объяснишь такой парадокс?
— Я не знаю.
— Тогда я поведаю тебе. Будущий Король Рок-н-ролла поглотил своего брата-близнеца в утробе матери. Съел его в акте внутриутробного каннибализма!
На мгновение Финн забыл о своих собственных проблемах. Он был уверен (почти), что брат-близнец Элвиса был такой же выдумкой, как портфель с украденными документами или завод по производству бомб, но мысль о внутриутробном каннибализме показалась ему странно увлекательной.
— Такое действительно могло произойти?
— Могло и произошло, — ответил мистер Ладлум. — Моя дорогая матушка, будучи дамой весьма благовоспитанной, тем не менее любила скабрезно пошутить про Элвиса. Она говорила, что у Элвиса-Тазобедриса был брат-близнец Энос-Членос. Ты врубаешься, Финн?
Финн кивнул, подумав: «Меня удерживает и пытает человек, который верит, что я знаю, где находится завод по производству бомб, и что Элвис Пресли сожрал своего брата-близнеца, находясь в утробе матери».
— Элвис всегда казался мне немного сладеньким, — задумчиво произнёс мистер Ладлум. — В таких песнях, как «Teddy Bear» или «Wooden Heart» он поёт каким-то полуфальцетом. Можно даже представить, как он гарцует в студии, щебечет, раскинув в стороны руки, слегка перебирая пальцами, и, несомненно, в своих фирменных кожаных туфлях. Я никогда не верил в эту историю с Ником Адамсом — полная хрень, но эти его наряды со стразами под конец… и шарфы… и разговоры об этих его поясах… да, мол, всё это отдаёт какой-то латентностью… — Ладлум замолк, вздохнул и на мгновение закрыл лицо руками. Опустив руки, он сказал: — Финн, меня бросили двое из моих людей. Сбежали. Смылись. Встали на лыжи. Я пытался убедить их остаться, но они чувствуют, что наши враги приближаются. Putain de bougnoule[3], короче говоря.
Ладлум подмигнул покрасневшим глазом.
— Итак, наше время истекло. Сейчас ты пойдёшь обратно в свою конуру — завтракать, и хорошенько там подумай. Я уверен, что ты больше не хочешь испытывать неудобства. Всё, что нам нужно знать, — это куда ты дел перевод документов. И, разумеется, ключ к самому коду. Док, проводи нашего юного друга.
Док подошёл к двери и кивнул Финну, который встал и присоединился к нему.
— Ты будешь паинькой? — спросил Док.
Финн, который в этот момент думал о яичнице с беконом и грибами, а также о пухлой сардельке, согласно кивнул. Будет абсолютным паинькой. Они с Доком прошли на кухню, где Старикан — Марм — щипцами выкладывал на тарелку идеально поджаренную сосиску, где уже лежали два яйца (хорошенько поджаренные, как любил Финн), четыре полоски бекона, грибы в масле и ломтик помидора. Финн повернулся к тарелке, как стрелка компаса, указывающая на север. Док потянул его назад.