Следующая встреча была намечена на семнадцать часов, на этот раз в апартаментах самого Рене Жюльяра. Оставалось время лишь на то, чтобы выпить залпом стакан коньяка, побороть свой страх и попросить Флоранс Мальро составить ей компанию. А Вероник Кампион осталась ждать в кафе «Флор». С таким настроением Франсуаза поднялась на третий этаж дома номер 14 по улице Университе. После презентации Рене Жюльяр в течение трех часов беседовал с ней в библиотеке. Он хотел знать, имеет ли этот роман автобиографическую подоплеку или — и он на это надеется — перед ним истинная романистка, наделенная богатым воображением. В первый раз в своей жизни Франсуаза блестяще сдает устный экзамен. Остается лишь договориться об условиях контракта. Перед уходом он предложил этому чудо-ребенку аванс. — Двадцать пять тысяч франков! — наугад говорит Франсуаза.
— Вы получите вдвое больше! — отвечает издатель.
В кафе «Флор», где, сидя в соломенном кресле, сгорала от нетерпения Вероник Кампион, ворвалась девушка с растрепанными волосами, вне себя от радости, полная решимости отметить знаменательное событие. В этот день домой, на бульвар Малерб, она вернулась чуть позже обычного, слегка опьяненная своей радостью. Слова больше обычного теснились у нее на языке, ведь ей нужно было сказать, что она «стала писательницей» и что «папе нужно подписать контракт». Отец, еще не ознакомившись с документом, разразился смехом, а Мари спустила свою дочь на землю, наказывая ей впредь являться вовремя на ужин, а теперь пойти причесаться и помыть руки перед едой. Наконец отец согласился подписать контракт — при условии, что она возьмет себе псевдоним. «Мой отец давал замечательные советы, — скажет потом Франсуаза Саган. — Когда он прочитал рукопись романа «Здравствуй, грусть!», то первый попросил меня взять псевдоним. Он сказал, что это миленькая книжица, но в телефонном справочнике только одна фамилия Куарез. Я была счастлива, что мне удалось отыскать псевдоним в произведениях Пруста. Саган, Саган, этот псевдоним все время приносил мне счастье. Здорово, правда?» 21 января 1954 года контракт был подписан.
Рене Жюльяр издал роман «Здравствуй, грусть!» тиражом 4500 экземпляров, для рекламы он опубликовал портрет автора, чтобы подчеркнуть ее юный возраст, и дал подзаголовок — «Дьявол в сердце», имея в виду роман Реймона Радиге «Дьявол во плоти», который имел шумный скандальный успех в свое время. Роман поступил в книжные магазины 15 марта. Рене Жюльяр персонально занялся романом «Здравствуй, грусть!», поскольку надеялся на верный успех. По его подсчетам, он должен был продать минимум 20 тысяч экземпляров. В первые три недели ничего особенного не произошло, но очень скоро магазины получили новые заказы. Рене Жюльяр и Пьер Жаве, находившиеся в отпуске, поручили Роланде Прета сделать дополнительный тираж в 3 тысячи экземпляров. Этого оказалось явно недостаточно, и многие книжные магазины Франции заказали партии по 300 экземпляров. Вернувшись в Париж, Рене Жюльяр принял решение напечатать еще 20 тысяч. Но это лишь начало. 1 мая было продано 8 тысяч экземпляров, в сентябре — 45 тысяч, 100 тысяч в октябре и 200 тысяч под Рождество. Информация, передаваемая из уст в уста, сделала свое дело, причем говорили, что у книги плохая слава и девушки читают ее тайком от матерей.
Весной 1954 года, когда в средствах массовой информации освещается исключительно речь аббата Пьера в Национальном собрании, появились первые рецензии на роман «Здравствуй, грусть!». Под первой статьей — имя Мишеля Деона, с которым встречается Франсуаза Саган после расставания с Луи Нейтоном. «До этого у Франсуазы были интимные отношения с поклонниками, — вспоминает Вероник Кампион. — С Деоном все по-другому. Он старше ее. У него респектабельный вид. И потом, они оба любят литературу… Этому роману было суждено продлиться целый год». Будущий академик открыл свою колонку в «Пари-матч», еженедельнике, возглавляемом Жоржем Бельмоном. Она называется «Здравствуй, грусть!», роман восемнадцатилетней писательницы». «Родилась романистка высшего класса, — пишет он, — быть может, новая Колетт, если судить по достоинствам первого романа. Критика будет ждать с нетерпением второго романа Франсуазы». Вот мнение Поль-Андре Десора, журналиста из ежедневника «Комба»: «…ее роман достаточно короткий, правильно построенный, написан четким и ясным языком, где есть некоторые неправильности и обиходные прилагательные, хотя они таковыми не воспринимаются, где рассуждения и диалоги порой проникнуты мягким юмором, без недомолвок. Здесь нет ни явных неудач, ни неожиданных откровений, которые иногда встречаются у начинающих писателей. Ведь им всегда есть что сказать. Франсуазе Саган не надо много говорить. Она прекрасно знает, чего хочет. Как и ее героиня, она с радостью от крыла для себя простоту человеческих отношений и искусство управлять другими. Она смогла использовать это открытие наилучшим образом. Говорю об этом без всякой иронии». Первым, кто поставил Франсуазу в сложное положение, был Эрве Базен, который в журнале «Информасьон» задался вопросом: «Это падающая звезда или новое чудо?» «У Франсуазы Саган четкий, прозрачный стиль, она рисует образ, оставаясь при этом очень экономной в средствах, — пишет он. — У нее чистый язык, без срывов, ее диалоги точны, конструкции обтекаемы. Небольшой недостаток: она слишком привержена к прошлому, к некой неопределенности, иногда к монотонности, которая слегка раздражает… Конечно, можно было бы найти и другие небольшие неточности. Но зачем! Она только начинает писать, обладая главной способностью прозорливостью, и при помощи немногих слов заставляет трепетать кисть художника». Повсюду шло обсуждение достоинств и недостатков романа «Здравствуй, грусть!», причем Франсуазе Саган никогда не предоставляется слово — публика о ней не знала ровным счетом ничего. Пьер Десгроп первым задал вопрос о глубинном смысле ее романа в радиорубрике «Пятичасовое рандеву». Франсуаза Саган с «сожалением» рассказывала о Сорбонне и заключила: этот роман позволил ей доказать, что она не «полная идиотка». Расспросив о причинах написания книги, Пьер Десгроп задал традиционный вопрос, не является ли книга автобиографичной, а если нет, то «как пришла вам идея написать этот роман?». Франсуаза парировала: «Не знаю как. Это что-то вроде борьбы порядка с беспорядком, а потом все получилось само собой по мере написания книги».