Вскоре, как предсказала гадалка, к книге пришла мировая слава (она переведена на 21 язык). Но к этому примешивалось и всеобщее возмущение. В Испании и Португалии она была запрещена. Позже, в январе 1958 года, в Варшаве Леон Кружковский, председатель Комиссии по делам культуры, заявил, что романы Франсуазы Саган наносят вред. И добавил, что, несмотря на огромную популярность в Польше, их публикация — неверный шаг со стороны издательств. В то же время в ЮАР правительство опубликовало список из трех тысяч запрещенных книг. Среди них произведения Ги де Мопассана, Эмиля Золя, Теннесси Уильямса и Франсуазы Саган. Владение этими книгами или их продажа могли повлечь штраф или тюремное заключение на срок от пяти до двенадцати лет. В Риме в мае 1958 года в еженедельнике Ватикана «Лоссерваторе дела доменика» можно было прочитать такие строки: «Романы Франсуазы Саган — это яд, и их нужно держать подальше от молодежи.
Весьма досадно, что ее персонажи полностью лишены всякой морали».
Романистка получила множество оскорбительных писем. Дома, на бульваре Малерб, тоже не все было гладко. «Мои родители кое-как мирились с отзвуками моей славы, наблюдая, как этот снежный ком превращается в лавину, а я не способна ее избежать», — рассказывает она. Телефон звонил не умолкая. Мари Куарез трудно было себе представить, что Франсуаза Саган, которую то и дело спрашивали по телефону, и есть ее младшая дочь. Но такая ситуация явилась и причиной некоторых сложностей. Обычно Кики принимала журналистов у себя дома. Однажды ее мать, спрятавшись за дверью, наблюдала за беседой дочери с критиком, который так же заикался, как и Франсуаза. Эта встреча заставила ее плакать от смеха. Что до Пьера Куареза, то он чувствовал себя в своей тарелке в этой суете, которая нарушила монотонность буржуазного существования. В «Компани женераль д’электрисите» он расхаживал с романами «Здравствуй, грусть!» под мышкой и щедро одаривал ими своих коллег.
Франсуаза Саган, столь талантливо выразившая стремление французских девушек послевоенной эпохи к независимости, стала центральной фигурой своего поколения. Как воспринимала она свою славу, такую молниеносную и головокружительную? Осознавала ли она ее? Ей не раз задавали этот вопрос, и она всегда давала противоречивые ответы.
В 1955 году, в разгар публикаций, Франсуаза была настроена оптимистически, а свой успех рассматривала как удачу: «Не знаю почему, но очень трудно говорить об удаче. Тем не менее я с ней довольно хорошо знакома, ведь она пришла ко мне уже год тому назад и с тех пор не оставляла. Конечно, я говорю о славе вызывающей и чрезмерной, когда тебя приветствуют, выкрикивая твое имя. У моей славы свои особенности. Я думаю прежде всего о моих читателях, и это для меня самое важное».
Год спустя в ее интервью еженедельнику «Экспресс» прозвучит больше горечи. Стоит лишь задуматься над советами, которые Саган дает начинающим авторам, и становится понятным, как она жила все это время: «Вы станете очень уязвимы… О вас, о вашей жизни и о ваших похождениях могут сказать все. Вас будут сравнивать с великими писателями, которые на самом деле никому не известны. Вам скажут также, что вашу книгу вы написали не сами». И вывод: «Короче, если можете, уезжайте в деревню».
В одной работе, «Плюсы и минусы Франсуазы Саган», опубликованной в 1958 году, Беатрикс Бек размышляет: «Некоторые считают, что мода на романы Франсуазы — это скандальный успех. Это означает, что они их не читали или не читали ничего, кроме них. Быть в шоке от ее романов — значит быть олицетворением несправедливости и лицемерия, а ведь история, описанная в ее книге, совершенно нормальная, обыденная и здравая. Да, именно здравая. Что удивительного в том, что девушка, живущая одна с отцом, пытается помешать ему жениться во второй раз? Таков сюжет романа «Здравствуй, грусть!»… Этот напиток не обжигающий и не ледяной, не горький и не безвкусный — это освежающий оранжад. Напиток, который пьют все».