— О чём вы говорили?
Она шагнула к зеркалу, вытаскивая шпильки из волос:
— О войне. Бедняга убеждён, что будет война с германцами.
Он глубоко вздохнул:
— Должно быть, занимательно.
Он наблюдал за ней какое-то время: вот она отдёргивает занавески, хмурится, глядя на туман, который ещё плыл от реки. Сняла кольцо, дешёвую безделушку, привезённую с Явы. Он любил её руки.
— В любом случае, — наконец проговорила она, — я устала. Да, очень устала.
Но когда он посмотрел вновь, она сидела у зеркала, энергично расчёсывая волосы.
— Маргарета.
— Да, дорогой, — не прерывая движения щётки.
— Маргарета, ты спала с ним?
— Ну, в самом деле, Ники.
— Спала?
— Ники, с какой стати мне хотеть...
— Ты спала с ним?
— Да. — Волосы её продолжали развеваться под щёткой.
Да. В буфете было немного бургундского, чистая посуда на столе. Первый стакан по вкусу напоминал скипидар, второй вообще не имел никакого вкуса.
— Почему?
Когда она пожала плечами, волосы упали ей на глаза.
— Не знаю. Просто не знаю.
— Дело в деньгах, да? Ты влюблена в его вонючие деньги.
Она вновь посмотрела на него в зеркало. Глаза как вода под неподвижными облаками.
— Ты просто не понимаешь, Ники. Не понимаешь.
— Что не понимаю?
— Меня... Меня.
Конечно, она ушла утром, оставив ещё более предательские знаки беспокойной ночи: прядку волос, разбитую чашку, пустую бутылку из-под джина. Он потерял по крайней мере три или четыре часа, размышляя на балконе и куря. Потом снова вышел на улицу и провёл оставшуюся часть потерянного дня, разглядывая работы тех художников, которые ухитрились держаться вдали от своих натурщиц.
После этого она сделалась притчей во языцех в этом городе, стала женщиной того рода, которую видят только на расстоянии, или повелевающей взмахом руки ожидающему кучеру трогать, или выходящей вечером из экипажа. Естественно, проходящие господа всегда останавливались поглазеть, и так же естественно она делала вид, что ничего не замечает.
В те первые унылые недели лета он видел её лишь однажды: мельком в толпе. Чрезвычайно красивая, в чёрной кисее и волочащейся накидке. Он следовал за ней до дверей, где её встретил слуга. Чопорный тип, явно нанятый полковником.
Его распорядок дня в то время был таким: до одиннадцати утра попытки заняться живописью, чтобы затем успешно напиться. В июле он провёл девять дней на юге с Вадимом де Маслоффом, потом вернулся в свою комнату, постепенно снова стал рисовать.
К августу он начал, должно быть, с полдюжины её портретов, хотя ни один из них не казался особенно одухотворённым. Глаза всё ещё оставались неуловимыми, лицо слегка вне фокуса. Иногда она являлась ему на мгновение во сне перед пробуждением. Но он никак не мог сохранить в памяти этот образ. И когда затем она вернулась...
Был вторник, синий сентябрьский вечер. Она робко постучала, будто боясь того, что найдёт за дверью. Поколебавшись в дверях, сказала:
— Привет, Ники. Как поживаешь?
Словно не видно было по беспорядку в его комнате.
— Что тебе надо, Маргарета?
Она проигнорировала вопрос и подошла к мольберту, к очередному незаконченному портрету.
— Это, должно быть, я?
— Это эксперимент.
Она нахмурилась, поигрывая браслетом, который, видимо, купил ей полковник.
— Не экспериментируй со мной.
Он отшвырнул ногой груду грязного тряпья, нашёл бутылку, оставшуюся от предыдущей ночи, и стал наливать ей.
— Нет, Ники. Я только на минутку. Я и вправду пришла, только чтобы передать тебе приглашение. — Она бросила на стол белую карточку.
Он посмотрел на неё:
— Приглашение?
— Отобедать с полковником и со мною.
— Зачем?
— Он хочет с тобой побеседовать.
— О чём?
— О, дорогой, не будь таким примитивным. Я хочу тебе помочь. Полковник очень влиятельный человек, он может сделать чудеса для твоей карьеры. Кроме того, не существует причин, по которым вы не можете быть друзьями.
Когда она ушла, он подошёл к окну и осторожно отодвинул занавеску, чтобы бросить последний взгляд. Автоматический жест. Он мог выражать страх, а возможно, и стремление к свободному падению с балкона... А может быть, его окончательный ответ на приглашение полковника.
Дом полковника находился на бульваре Сен-Жермен, фешенебельный особняк из серого камня, увитый плющом. За его коваными железными воротами ряды подстриженных деревьев и круг белого гравия. Двое слуг стояли в дверях, ожидая, третий обслуживал экипаж.