Глава двадцать восьмая
До войны местечко это было не очень посещаемое: клетчатые скатерти, свечки, воткнутые в винные бутылки, над стойкой крест-накрест весла. Официант — понурый парень, вероятно контуженный. Единственными постоянными посетителями были проститутки и солдаты. Сквозь разорванные занавески виднелся бульвар и толпа клерков и машинисток, ждущих трамвай.
Грей прибыл в пять. Получасом позже к нему присоединился Саузерленд, казавшийся очень бледным в чёрном пальто и фетровой шляпе. Левый глаз его был слегка воспалён. Между ними на столе лежало письмо Меррика. Они заказали пиво, но пиво оказалось пресным и тёплым, поэтому они перешли на бренди.
— С ней плохо не обращаются, — сказал Саузерленд. — Всё, что я могу сказать вам на этот счёт. Они не обращаются с ней плохо физически...
— Что спровоцировало арест?
— Не знаю... всё, я полагаю.
— Её визит к человеку Шпанглера в Мадриде?
— Вполне возможно.
— Деньги, взятые у Крамера?
— И это тоже.
— Сомма? Сомма особенно?
Саузерленд дал знак официанту, чтобы тот принёс ещё стакан.
— Послушайте, это не мой спектакль. На деле, я сам только что услышал об аресте, и, честно говоря, я питаю такое же отвращение к происходящему, как и вы. Вам, может быть, будет тяжело поверить, но...
Грей отмахнулся от него. Это был их первый настоящий разговор со времени возвращения Грея из Мадрида. Вторник, лондонский бар на набережной, этот последний поворот в истории Маргареты.
— Вы должны постараться понять ситуацию, — продолжал Саузерленд. — Она именно такая женщина, которую публика хочет видеть в роли германской шпионки. Она слишком красива, это бросается в глаза. Она проводит в постели с различными мужчинами уйму времени.
Она снимает с себя одежду при публике и получает за это кучу денег. Она показывает язык обществу и называет себя артисткой. Такого рода поведение было приемлемо до войны, но не теперь. Люди сейчас слишком серьёзны...
— И каковы же обвинения?
Грея не интересовали своекорыстные толкования Саузерленда.
Саузерленд пожал плечами:
— Затонувшие корабли, отравленные колодцы... действительно, всё иллюзорно. Фактически нас страшно поколотили на Сомме, командование выглядит компанией неловких дураков. Им нужна была голова, чтобы насадить на пику.
— Чья идея — послать её к фон Калле?
— Ладу.
— А кто связал её с Крамером?
— Данбар.
— Тогда, если всё с самого начала было подтасовано, какого чёрта вы вообще отправили меня с ней в Испанию?
— Потому что я оказался чертовски глуп. — И, вновь помахав официанту: — Видите ли, вначале я и вправду считал это законным расследованием. Данбар, однако, имел другое мнение, Ладу — своё собственное. Хотя для обоих целью была она.
— А сейчас?
— Сейчас, кажется, они умудрились скоординировать свои планы, и я боюсь, мы с вами ничего не сможем поделать...
Они оплатили счёт и пошли пройтись.
— Но, как бы то ни было, — сказал Саузерленд, — я полагаю, улики покуда только косвенные. У них есть лишь сведения, что она брала деньги не у тех банкиров и что она встречалась с фон Калле. У них нет ничего конкретного, насколько я могу судить...
— А какая разница?
— Думаю, разница есть. Кроме того, следует убедить ещё и судью.
— Когда её будут судить?
— Точно не знаю. Через два или три месяца, возможно, через четыре.
— Тогда у нас ещё есть время.
— Время для чего?
— Конечно, чтобы доказать, что она невиновна.
Они подошли к витрине с декоративными куклами, фарфоровыми и деревянными. У одной не хватало руки, другая потеряла стеклянные глаза.
— Честно говоря, Ники, дело вышло из-под контроля. Я даже думаю, что вам не удастся увидеть её...
— Я хочу не увидеться с ней, Мартин. Я хочу доказать её невиновность.
— Что ж, боюсь, вы не в том положении, чтобы это удалось.
— Нет? Какого рода досье имеется на неё у Данбара? Его досье на Мату Хари. Какое оно?
— Объёмистое.
— Где он его хранит?