Грей ещё раз пересёк комнату, чтобы подойти к буфету. Он налил виски и выпил. Его правая рука по-прежнему сжимала пистолет, но рука занемела, стала бесполезной.
Затем, поворачиваясь и вновь поднимая оружие:
— Расскажите мне о телеграммах. Расскажите мне, что вы отправили фон Калле.
Шпанглер опёрся о стол, чтобы встать на ноги.
— Давайте пройдём в спальню, Николас. Я хочу вам кое-что показать.
— Телеграммы...
— Нет, сначала позвольте мне показать вам. В противном случае вы никогда мне не поверите. Пожалуйста, давайте пройдём в спальню.
Спальня лежала в темноте, далеко от гостиной. Это была длинная и узкая оштукатуренная клетушка только с самыми необходимыми предметами — кроватью, туалетным столиком, лампой для чтения.
— Конечно, я — германское чудовище, — говорил Шпанглер, нащупывая выключатель. — Конечно, я извлёк выгоду из общения с этой женщиной. Но это не означает, что я никогда не заботился о ней, пусть своим особым образом — как вы легко сможете увидеть.
Свет был необычайно слабым, и Грей увидел лишь неясный абрис, будто воспоминание о преследующем его лице.
— Вот. — Шпанглер говорил шёпотом. — Вот, видите? Она всё ещё у меня. Приобретённая более десяти лет назад из имущества бедного Ролана Михарда, она всё ещё у меня — ваш самый первый портрет нашей танцовщицы.
Он даже повесил портрет против кровати, без сомнения, чтобы вызывать сны.
— А что до ваших телеграмм, Ники, я бы предложил, чтобы вы поискали в другом месте, потому что я никогда не посылал телеграмму относительно Маты Хари. Я могу быть германским зверем, но даже германские звери обладают определёнными чувствами, когда дело доходит до такой женщины, как Зелле.
...Он покинул Женеву тем же утром, протелеграфировав Саузерленду, чтобы тот встречал его в Париже, и забрав копии тех телеграмм о Мате Хари из сейфа отеля. Сначала поезд был набит битком, и он обнаружил, что делит купе с торговцем из Берна. Ближе к границе, однако, он остался один. Какое-то время он дремал, убаюканный выпитым виски и стуком колёс. Затем, в конце концов отложив в сторону фляжку, он вытащил телеграммы и дешёвую записную книжку, которую купил на станции.
Возможно, что эта грошовая записная книжка ещё существует где-то в британских архивах — синяя с выдавленным на обложке силуэтом писца. И возможно, что до сих пор существуют те вещи Грея, которые оказали ему такую помощь: копии телеграмм, старое расписание поездов, увеличительное стекло и карманный календарь на 1916 год. Истинное значение этих предметов позабыто, по крайней мере было позабыто до настоящего момента.
Глава тридцать первая
Записная книжка Грея ведёт хронологию, с особой пристрастностью, последних восьми недель свободы Зелле. Первая запись касалась Лондона и их кратковременного воссоединения семнадцатого ноября. Последняя рассказывала об её аресте тринадцатого февраля. В промежутке дюжина заметок, касающихся тех противоречивых телеграмм о Мате Хари, которые Грей назовёт прощальным поцелуем Данбара.
Шесть телеграмм, подкрепляющих дело Зелле, но Грей в основном говорил о первой. Грей и Саузерленд добрались до Парижа с разницей в один день. Они встретились в Тюильри. Стояло прекрасное утро. Воздух после тёплого ночного ветра был свеж. Деревья покрылись новыми почками. Грей опять надел форму, Саузерленд — весенний костюм из твида. Сады вокруг пусты, если не считать нескольких старичков.
— Ну и как герр Руди? — спросил Саузерленд после того, как они сели на скамью под тополями.
— Боюсь, бесполезен.
— Вам в любом случае следовало его убить. Надо было всадить ему пулю в лоб.
Грей не обратил внимания на сказанное.
— Мартин... мне захочется увидеть её после того, как мы закончим дела здесь. Хотя бы только на несколько минут я хотел бы увидеть её.
— Я не знаю, возможно ли это, Ники. Я говорил вам раньше, она не...
— Просто устройте это. — И добавил, вытаскивая синюю записную книжку: — Но она не пробудет там слишком долго. Я могу поклясться.
Грей заполнил в записной книжке тридцать страниц своими наблюдениями и умозаключениями. Там же были две или три грубо начертанные карты Испании и несколько небрежных набросков деревьев, он сделал их, пока мысли его где-то блуждали.
— Мы с тем же успехом могли начать со Шпанглера, — сказал Грей. — Что бы это для вас ни значило, мы с тем же успехом могли бы начать с его слов.