— Свидетель?
— Если возможно. Где в эти дни Данбар устраивает приём?
— Ему предоставили апартаменты в Сен-Жермене, но он также работает и в своём номере в отеле «Континенталь».
— И чем именно он занимается?
— Техническим взаимодействием.
— С Ладу?
— По большей части с ним.
— Кто осуществлял перехваты?
— Их осуществляли объединёнными усилиями. Люди Ладу отвечали за практическую часть. Люди Данбара — за дешифровку.
— Скольких людей вы имеете в виду? То есть со стороны Данбара?
— Десять, может быть, двенадцать.
— Вы кому-нибудь можете доверять?
— Не уверен.
Они вошли во вторую рощицу, более тенистую, чем первая. В тени прятались поганки и длинные ростки свежего моха.
— Должны быть и другие, кто знает, — сказал Грей. — Кто-то в комнате дешифровщиков, переводчик, даже чёртова машинистка... Если Данбар подделывал телеграмму, тогда должен быть ещё кто-нибудь, кто знает об этом.
Саузерленд вздохнул:
— Полагаю, я мог бы проверить расписание дежурств. Может быть, мы получим ключ и узнаем, кто стоял у пульта управления. Также мне кажется, что должна быть какая-нибудь запись, хотя бы для того, чтобы восстановить последовательность событий.
— И прикиньте, можете ли вы разузнать о Бушардоне. Он тоже явно лжёт.
Теперь они подошли к краю пруда, заросшего лилиями, по зеркальной поверхности скользили головастики.
— Вы действительно ненавидите его, — сказал Саузерленд.
— Данбара? Это сложнее, чем ненависть.
— Ей-богу, я ненавижу его. Думаю, ненавидел годами. Но предполагается, что невозможно ненавидеть своего коллегу... особенно в военное время. Вот что так чертовски огорчает в деле Маты Хари. Она всё переворачивает вверх дном. Вы встречаетесь со Шпанглером, чтобы выпить с ним по коктейлю, а я выдёргиваю коврик из-под ног парижской команды взаимодействия. Всё вверх дном.
— Не стоит беспокоиться об этом, Мартин. Игру начал Данбар, а не мы.
— Да... кажется, так... Послушайте, если вы по-прежнему настаиваете на том, что должны увидеть Зелле, нам, вероятно, следует поторопиться.
Не ранее пяти часов дня Саузерленду удалось устроить встречу Грея с Матой Хари, но даже и тогда им дали всего пятнадцать минут. Встреча происходила в том же заднем дворе, где Зелле виделась с Мерриком. Прохладный вечер необычайно тёплого дня, и тротуар был ясно разделён синими и чёрными тенями.
С улицы вели четыре пролёта лестницы, затем ещё одна узкая лестница поднималась к воротам двора. Зелле стояла в последнем квадратике солнечного света, пробивающегося между стен. За нею в тени курил охранник. Она надела простое платье из хлопка и шерстяные носки, плотно завернулась в одеяло. Волосы были перевязаны обрывком тесьмы, выбивалось лишь несколько завитков.
Ворота оставались закрытыми, и тут никто ничего не мог поделать, но, протянув руку между прутьями решётки, Грей всё же смог обнять её.
— Как дела?
Она выдавила улыбку:
— Я получила твой рисунок.
— А письмо?
Она покачала головой:
— Мне передали только рисунок с кошкой.
Опять потянувшись через решётку и вытирая слёзы на лице Маргареты:
— Кошка была самым важным.
Она прижалась лбом к решётке, и он почувствовал запах её волос, пахнущих дешёвым дезинфицирующим средством от вшей.
— Ники, я хочу, чтобы ты знал, — я прошу прощения за происшедшее между нами в Мадриде. Я прошу прощения за сказанное и хочу, чтобы ты знал...
Он прервал её, прижав палец к губам:
— Даже не думай об этом сейчас. Кроме того, ты была права.
Порыв ветра ерошил ей волосы. Шуршала сдуваемая ветром бумага, и что-то перекатывалось по крыше.
— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, — прошептал он. И, когда она не ответила, повторил: — Маргарета, ты понимаешь? Я собираюсь вытащить тебя отсюда.
Она закрыла глаза:
— Я ценю то, что ты пытаешься сделать, Ники, но я думаю, тебе лучше не ввязываться в это. Думаю, нет никакого смысла позволить им расстрелять нас обоих.
Он дотронулся до её руки, переплёл свои пальцы с её пальцами:
— Маргарета, послушай меня. Тебя не хотят расстрелять. Они лгут насчёт улик, и я могу доказать это.
Казалось, она улыбнулась. Глаза её всё ещё были закрыты, но губы словно приоткрылись в слабой улыбке.
— Я люблю тебя, Ники. Я всегда тебя любила, но думаю, не всегда по-настоящему понимала это или признавала до этого самого момента.