У него была стройная фигура, серебряные волосы и тонкие, точёные черты лица. Он слегка кивнул, когда подошёл Грей, затем опять повернулся к Маргарете.
— Значит, это ваш молодой художник.
— Да, мой художник.
— Что ж, мне очень нравится ваша работа, мистер Грей.
— Благодарю.
— Мне также нравится ваша натурщица.
— Да.
— Но, к несчастью, она не продаётся, верно?
И последовал взрыв смеха.
Когда он привёз её обратно в свою студию, уже почти рассвело. Стены были украшены рисунками, запечатлевшими её сидящей, откинувшейся назад, печальной, спящей, задумчивой. Ни один, однако, не был таким глубоким, как портрет, который приобрёл полковник.
— Тебе он не понравился? — спросила она.
— Кто?
— Михард.
Он пожал плечами:
— Я не знаю; он купил мою картину, не так ли?
Они лежали в кровати, не прикасаясь друг к другу.
День обещал быть холодным — возможно, с дождём и даже наверняка с туманом.
— Он сказал мне, что ты ему понравился, — сказала она внезапно.
— Как мило.
— Да, он сказал ещё, что всегда обожал англичан.
— Прелестно.
Она, повернувшись, запустила пальцы в его волосы, обвела губы ногтем.
— Не будь ревнивым, Ники. Я никогда не смогу полюбить человека вроде этого полковника.
— Но ты намереваешься снова встретиться с ним, верно?
Она потянула ниточку, выбившуюся из ночной рубашки.
— Не знаю. Он пригласил меня на завтрак.
— Ты приняла приглашение?
— Не помню.
Утром она ушла, оставив повсюду предательские следы. Губная помада на подзеркальнике, лифчик, брошенный в кресле, порванные чулки. Он приготовил себе чашку кофе и выпил её возле окна. Туман висел над двором, разливаясь по крышам и закрывая ряды дымовых труб. Он подобрал книжку, которую она читала, безвкусный роман о экзотической страсти в тропиках. Повернулся и потянулся за сигаретой, затем небрежно начертил её профиль карандашом.
Ты изменился.
Он вышел во двор, взобрался по развалившейся лестнице в комнату Вадима Маслоффа. Фотограф ссутулился на прогнувшейся скамье, тщательно разбирая камеру. По полу были разбросаны десятки фотографий — сидящие «ню», откинувшиеся «ню», задумчивые «ню».
— Как насчёт того, чтобы выпить?
Де Маслофф продолжал смотреть сквозь овальную линзу.
— Где Зелле?
— Ушла.
— Я возьму пальто.
Они отыскали кафе в тени отеля, наполненного эмигрантами и проститутками. Заказали ром, потому что было холодно. Ели, потому что больше нечем было заняться.
— Она оставила тебя? — спросил де Маслофф.
— Конечно нет.
— Тогда что же?
— Ничего. — Но после ещё одной глухой паузы он спросил: — Кто такой Ролан Михард?
Де Маслофф улыбнулся:
— Дорогой, все знают о Ролане Михарде, повесе из Генерального штаба.
— Превосходно. И что дальше?
Де Маслофф вновь улыбнулся, поглаживая пальцем подбородок. Чуть искусственный жест.
— Сын разорившейся графини. Любит войну, любит женщин, особенно любит женщин. Воображает себя кем-то вроде мецената и вхож во все возможные круги.
— Женат?
— Слава Богу, нет.
Грей налил второй стакан рома.
— Он завтракает с Зелле.
— Что с того? Он приглашает на завтрак многих женщин. К «Максиму». Столик всегда заказан.
— А ещё он купил её портрет моей работы.
Де Маслофф сурово посмотрел на него:
— Ты знаешь, Ники, ревность может быть очень утомительна.
Они расстались в сумерках, в тот беспокойный час, когда улицы заполнены клерками и машинистками, спешащими в метро. Несколько кварталов Грей просто шёл в этой толпе, с трудом сознавая, что у него нет другого места, куда бы он мог пойти, кроме дома, и ничего иного ему не оставалось, как ждать её.
Она вернулась вскоре после восьми вечера. Он сидел у мольберта, глядя на натюрморт. Он поставил пустые бутылки на подоконник, рядом с грушей и ломтём хлеба. Когда она подошла поближе, он почувствовал, что от неё всё ещё слабо пахнет сигаретой полковника. Она подошла почти вплотную, продолжая отводить взгляд.
— Ну и как всё было?
Она вздохнула. Чересчур наигранно, подумал он.
— Утомительно.
— Куда он повёл тебя?
Она поколебалась, будто не могла вспомнить.
— К «Максиму».
— Ну, по крайней мере, еда должна быть хорошей.
— Я полагаю, — с интонацией, которую она явно переняла в салонах.