Во Франции такой «советницей» стала мадам Помпадур, ну а в Саксонии – графиня Козель. Она была горда, отважна, в ней было много мужских черт характера. А кроме того, она отлично понимала, что успехи Августа на королевском поприще гарантируют ее собственные успехи как его фаворитки, матери его детей и будущей супруги.
Порой взгляды графини Анны на политику были наивны и слишком категоричны, но часто весьма разумны. Однако ей не хватало дипломатичности. К примеру, фаворит Августа, его премьер-министр Флемминг настаивал на размещении королевской резиденции в Польше, и Август был полностью согласен со своим фаворитом. Анна пыталась убедить короля не делать этого. Разумно утверждая, что Августу нечего делать в Польше, нечего надеяться на то, что его сын будет ему там наследовать, Анна не стеснялась в выражениях. И это просто обижало ее оппонентов, восстанавливая их против нее.
Например, в одном из писем Анна так формулировала свою точку зрения по польскому вопросу: «Должно быть, поляки дураки, если они терпят такого неудачливого правителя, как король… Кроме того, король хочет принести в жертву своего сына и ради напрасных и необоснованных надежд хочет обратить его в католичество… Ведь если король возьмет кронпринца с собой в Польшу, что он намеревается сделать, от него отвернутся англичане, французы и все протестантские князья Германии. А католические князья морочат ему голову, утверждая, что, если его сын перейдет в католичество, перед Августом откроются огромные возможности в Германии. Но все это химеры».
Еще Анна считала, что нельзя доверять и русским, и так же высказывалась против Венского двора, подозревая, что он преследует только свои интересы. К австрийцам она вообще относилась настороженно и выступала против графа Вакербарта, который по ходатайству Флемминга был назначен министром и всюду совал свой нос, ища только свою выгоду и полностью поддерживая политику Венского двора. Флемминг взял своего протеже под защиту, и их отношения с Анной обострились. Однако если не получалось с Флеммингом, то на других министров графиня вполне распространяла свое влияние. Стараясь по-женски уберечь своего мужчину от неразумных поступков и ради этого ссорясь с влиятельными людьми, она писала: «Я люблю короля совершенно бескорыстно, и его репутация значит для меня больше, чем моя собственная». И, между прочим, после того как армия Карла XII была разбита и он неожиданно с небольшой свитой посетил Дрезден, именно она дала Августу совет взять короля в плен, как это сделала когда-то герцогиня д’Этамп, фаворитка французского короля Франциска I.
Шло время, и честолюбие Анны росло. Теперь ей мало было быть графиней, она мечтала о титуле герцогини Герлицкой. Король, обиженный на ее амбициозные выпады против своей политики, тянул с предоставлением этого титула, и Анна начала понимать, что любовь его не вечна, что в один далеко не прекрасный день ее может постигнуть участь отвергнутой…
Она была умна. Иллюзии насчет «гарантийного письма» рассеялись. Король есть король, он волен не только в собственных поступках, но и в жизни и смерти своих подданных! Не стоит слишком пылко мечтать о короне, нужно взять от жизни все, что она дает сейчас. И Анна старалась разбогатеть еще больше благодаря королевским милостям.
Но это не значило, что она вульгарно вымогала у него деньги. Графиня пыталась использовать в свою пользу те достижения и прибыли, которое обещало развитие ремесел, торговли, науки. Ее очень интересовали опыты Бёттигера, основавшего впоследствии производство фарфора, она даже оборудовала для него лабораторию в своем Пильнице. Анна собирала рецепты алхимиков, от придворного аптекаря получала различные снадобья для «химических изысканий» и наняла собственных лаборантов. Результат ее изысканий позднее обнаружили в шкатулке – это были «два железных гвоздя с вкраплениями золота и серебра», которые Август взял себе.
После одного из своих визитов в Варшаву, когда она получила новые доказательства неверности короля, при посредничестве некоего полковника фон Ратцау вступившего в связь с Генриеттой Дюваль, Анна отправилась в Голштинию к своим родителям и депонировала в банк Гамбурга тридцать один большой ящик с различными ценностями.
И все же Анна надеялась на лучшее. В мае 1712 года она появлялась на прогулках в Карлсбаде, куда сопровождала короля, окруженная толпой придворных и лакеев, «разодетая и красивая, как греческая Венера», и преследуемая, как всегда, многочисленными поклонниками, на что король, видя среди них нескольких аббатов, язвительно отозвался о ее кокетстве с «маленькими воротничками». Но при дворе множились сплетни о ней, об охлаждении к ней короля… Их собирала и распространяла самая опасная придворная интриганка, фрау фон Глазенапп, сестра прежней фаворитки Августа княгини фон Тешен. Анна была вспыльчива, легко впадала в ярость, пыталась выяснять отношения с королем, который то шел ей навстречу, то пытался искать развлечений на стороне…
В 1712 году, когда Анна должна была вот-вот родить третьего ребенка, она добилась от Августа юридических гарантий своего положения, «что она, а также ее наследники могут беспрепятственно владеть всем тем, что значится в перечне недвижимого имущества, а также всем движимым имуществом, которое она имеет теперь, а также всем тем, что может быть пожаловано ей Нашей Милостью в будущем. Без оговорок она может пользоваться этим и в дальнейшем, так же, как и ее наследники, не внося за это никакой платы, в том числе и в случае утраты. А также обладать полной властью над всем этим и по желанию продать, обменять или, другими словами, рассматривать как наследное имущество и иметь возможность завещать кому угодно и т. д.». Одним словом, по данному документу все дары короля навечно оставались в семье графини. Август был обязан заботиться о будущем благополучии и нормальном обеспечении ее самой и «ее с Нами общих детей». А графиня должна была «быть полностью и совершенно спокойной во владении как своим, так и пожалованным ей Нами имуществом, никогда и никому не давать отчета в его использовании, ни Нам, ни Нашим наследникам, ни будущим членам правительства, и что никто не смог бы опротестовать любое ее распоряжение касательно этого имущества и т. д.».
То ли письменные гарантии подействовали, то ли после родов Анна и впрямь так разительно похорошела, как о том свидетельствуют современники, однако ее власть над королем не только не ослабела, но и еще пуще упрочилась. Придворные были счастливы малейшим знаком ее внимания и с гордостью обменивались письмами, где хвастали визитами графини Козель. И вдруг…
На день Св. Михаила в 1712 году Анна с Августом были в Лейпциге, и здесь появились первые признаки охлаждения с его стороны. Как пишет в своем письме некая придворная дама, король купил графине всего несколько метров материи; она поселилась с ним, он ужинал у нее, «однако вечером он сказал ей «Спокойной ночи!» и удалился, одним словом, уверяю Вас, любовь пошла на убыль, и, да будет на то Божья воля, скоро с ней будет покончено».
Такие сплетни распространялись частенько, вообще интриги постоянно сопровождали Анну, и до сих пор, уже почти восемь лет, графине удавалось успешно противостоять им. Ее положение нельзя было сравнить с положением других фавориток Августа – Кенигсмарк, Эстерле, Тешен. Они были для него всего лишь любовницами, тогда как Анна была названа его супругой, дети других были бастардами, а ее – официально признаны. Однако она приобрела много могущественных противников, а еще напрасно, конечно, она отпустила Августа в Варшаву, где интриганы смогли развернуться вовсю, выставляя свои интриги против Анны как заботу о государственном благе. Мол, чтобы поляки не чувствовали себя обиженными пренебрежением к ним короля, он должен иметь не только любовницу из Саксонии, но и любовницу-польку. Августу тотчас представили некую графиню Марию-Магдалину фон Денхоф.