Рюрик тоже так считал. И почему он повёлся на Танькины уговоры – совершенно непонятно.
Вероятно, в этот день что-то такое витало в воздухе. И в метро народ попался в вагоне довольно склочный, и охранник на работе поздоровался сквозь зубы, и Светлана Егоровна была не в духе. Вернее, сначала-то она была очень даже в духе, со всех ног бросившись к Тарасову с очередной порцией печенья.
– С клубникой, – затараторила Светочка, когда Тарасов начал опасливо разглядывать тёмную, желеобразную какашку на румяном бисквите. – Ягодки со своей грядки, сама собирала, мыла, без удобрений.
– Да уж, печенье с удобрениями – не комильфо, – гоготнул завалившийся в кабинет Кирюша. – Хотя я как глянул, сразу подумал, что эта хрень сверху как раз из разряда удобрений.
Кирилл был заместителем заведующего складом, а по совместительству чьим-то сыном. Чьим – никто не знал, но тот факт, что юноша целыми днями бездельничал, мотаясь по коридорам и заигрывая с девушками, свидетельствовал в пользу наличия мохнатой лапы. Зачем завскладом такой заместитель – никто не знал. Кирюша был простоват, глуповат и пошловат. Кроме прекрасного пола, его на работе вообще мало что интересовало. Ну разве что ещё компьютерные игры. Вёл парень себя развязно, шутил глупо, а болтал много. Рюрик про себя называл его балаболкой. Но вслух, конечно, ничего такого не говорил. Какое ему дело до какого-то там Кирюши.
Светочке шутка «балаболки» не понравилась. И немудрено. Его шутки вообще мало кому нравились. Но народ с нормальной нервной системой на глупости реагировал сдержанно, а вот Светлана Егоровна так не умела.
Заводилась она сразу, моментально, как дорогая машина с хорошим двигателем, за доли секунды переходя на рёв.
– Сам ты удобрение, – завизжала Светочка, метнув в Кирилла печенюшкой. Её меткости позавидовал бы любой ворошиловский стрелок. Выпечка попала аккурат Кирюше в лоб, причём тесто тут же рассыпалось, а клубничка приклеилась к чёлке, неэстетично зависнув над переносицей. – Гад! Подлец! Мерзавец!
Светлана Егоровна топала ногами, отчего по полу шла лёгкая дрожь. Заглянувшая в кабинет девочка из соседнего отдела сочувственно закатила глаза и, ухмыльнувшись, ретировалась. Испуганный Кирюша начал бочком пробираться к дверям, недоумевая, почему только ему одному так страшно. Народ, привыкший к Церлинским закидонам, продолжал работать, изредка с любопытством и некоторой опаской косясь на Светлану Егоровну. Мадам в гневе легко могла перекинуться на любого, кто подвернётся. Бывалые бдительно старались не подворачиваться, совершая как можно меньше движений и издавая по возможности минимум звуков.
Бледный Кирилл добрался наконец до спасительного выхода и позорно бежал с поля боя.
Светочка, всхрапнув, как бешеный гиббон, резко повернулась к Рюрику. Вообще-то на него она ещё никогда не орала. Наверное, от нападений Тарасова спасали матримониальные планы коллеги, она всё ещё на что-то надеялась. Но рисковать не стоило, поэтому Рюрик торопливо сунул угощение в рот, демонстративно закатил глаза и прошамкал:
– Светочка, это божественно. Вы потрясающе готовите.
Печенье и прочая сдоба у Светланы Егоровны в самом деле были чудесными, так что тут он даже душой не покривил.
Настроение Церлиной менялось молниеносно – подобно погоде в тропиках. Только что она орала на ультразвуке, и вот уже – вуаля, улыбается и щебечет:
– Да? Правда вкусно? Я старалась. Вы такой милый, такой душка.
Рюрик согласно закивал, дескать, да – я милый и душка. Не говорить же ей в ответ, что она тоже, кхм, милая.
Комплименты в адрес Светланы Егоровны были чреваты последствиями.
Стоило Тарасову из чувства самосохранения похвалить любвеобильную даму, как она тут же снова пошла на абордаж, многозначительно улыбаясь, подмигивая и норовя задеть бедром.