Но в основном Гойтисоло в этом романе следует принципу объективного, безоценочного изображения событий, предоставляя читателю возможность самому делать выводы. Он показывает людей, уставших от голода и смерти; женщин, готовящихся торжественно вручить знамя националистам (так назывались войска франкистов). Но как жалки и нелепы эти готовые подраться «патриотки», и сцена, задуманная ими как возвышенно-героическая, становится смешной, казалось бы, без всякого участия автора. Точно подобранными деталями, расставленными акцентами создается у читателя нужное отношение к описываемым событиям. Вот Дора рассказывает о бессмысленном убийстве дяди 18 июля 1936 года, в день, когда вспыхнул военный мятеж, — а фоном рассказа становится разразившаяся гроза; в здании интерната, покинутом отступившими республиканцами, течет кран, и «сверкающие капли… мигают от солнца, как заплаканные глаза»; смятение в душе Авеля, не дождавшегося своего друга, как бы проецируется на природу — поднимается настоящая буря. Ранние произведения сыграли большую роль в творческой судьбе Гойтисоло: именно в них опробуются те художественные приемы, что, совершенствуясь и усложняясь, определят впоследствии своеобразие его писательского почерка.
После «Печали в раю» один за другим следуют романы «Праздники», «Цирк», «Прибой», книги очерков «Чанка», «Поля Нихара», «Чтобы жить здесь». Романы «Цирк», «Праздники» и «Прибой» образуют трилогию «Призрачное завтра», название которой взято из одноименного стихотворения Антонио Мачадо. Есть в нем такие строки:
От Вчера пустого Завтра зря родится — дай нам. Боже, чтоб оно коротким было![4]Это франкистское завтра, пустое и бессмысленное, родившееся из ужаса кровавой гражданской войны, станет главным объектом внимания писателя. Оно не будет коротким, это пустое завтра, — его разоблачению, демифологизации фашизма отдаст Гойтисоло годы напряженных и мучительных поисков.
К концу 50-х годов Гойтисоло — автор многих книг, признанный лидер «объективной прозы», имя его знают не только на родине, но и за рубежом: произведения его переведены во Франции, США. В Париже, где писатель живет с 1956 года, он известен своими острыми статьями о положении в Испании, появляющимися в «Леттр Франсез», в «Экспресс», кипучей деятельностью по пропаганде молодой испанской литературы. Из ежегодника ЮНЕСКО за 1963 год Гойтисодо узнает, что он занимает второе после Сервантеса место как наиболее читаемый в мире испанский писатель. Сравнение это приводит его в ужас несоизмеримостью художественных величин и подталкивает к переоценке своего искусства. В это же время приходит ощущение, что узкие рамки «объективной прозы» перестали его удовлетворять. Нужно подчеркнуть одно несомненное качество дарования Гойтисоло: это писатель, обладающий творческим динамизмом, способностью к развитию, мужеством резко изменить творческие принципы. При этом он с присущим ему достоинством никогда не отказывался от того, что написано им ранее. Найдя себя в новой творческой манере, — а это был процесс непростой и небыстрый, — писатель остается ей верен, не боясь утерять понимание читателей и доброжелательность критики.
Конечно, изменение художественных установок обусловлено многими причинами, и в первую очередь общественно-политической ситуацией в Испании. Она изменилась, но не так, как это мечталось молодым, прогрессивных убеждений интеллигентам. Осознав к концу 50-х годов бесперспективность автаркии, режим сделал ставку на иностранные капиталовложения, развитие туризма и массовую эмиграцию рабочих как наиболее эффективные способы оживления застойной экономики. Это действительно дает свои результаты, и довольно быстро. Стало меняться лицо страны — создавалась индустрия туризма с роскошными гостиницами, отлаженной и четко работающей сферой обслуживания, режим был вынужден пойти на внешнюю либерализацию. Позже, в романе «Особые приметы», Хуан Гойтисоло напишет: «Модернизация пришла вне всякой связи с принципами справедливости и морали, и расцвет экономики грозил навсегда отбить у народа способность думать, ибо народ еще не очнулся от двадцатипятилетней летаргии, в которую его погрузил разгром Республики. А между тем статистика не лгала, и а представлении людей, столько лет живших в гнетущей атмосфере преследований и страха, терпевших голод и лишения, ездивших из Мадрида в Хетафе по пропуску и дрожавших над своей тощей продуктовой карточкой, — в представлении этих людей экономический сдвиг к лучшему и даже просто возможность получить заграничный паспорт являлись чем-то качественно новым, им казалось, что они дожили до счастливых времен, что настал конец всеобщему оцепенению и безмолвию».[5]