Мой отец был лжецом, хотя часто он говорил и много правды. И хотя мама была более честной и открытой, чем он, она тоже часто сообщала нам именно ту версию событий, которую хотела до нас донести. Поэтому поиск сведений о ее отношениях до моего рождения и в моем раннем детстве занял очень много времени. В каком-то смысле он не заканчивается. Как будто отделяешь слой за слоем луковицы, так же и я отделяла каждый отдельный факт от выдуманной шелухи. Но к тому моменту, как я достигла подросткового возраста, у меня все-таки сложилась некая картина, хотя оставалось еще так много всего неизвестного, в том числе самого ужасного и безобразного.
Я должна была родиться в конце мая 1972 года, но опаздывала на несколько недель и в конце концов появилась на свет 1 июня в Королевской больнице Глостера. Мама планировала назвать меня Мэй в честь месяца мая, но я родилась в июне, и она дала мне среднее имя с учетом этого. Поэтому меня назвали Мэй Джун Уэст (May June West).
Я думаю, она посчитала это забавным, но я никогда не видела в этом ничего смешного, и за это имя меня дразнили в школе, настолько сильно, что в пятнадцать лет я приняла решение изменить написание своего имени. Я прочитала об актрисе Мэй Уэст и подумала, что ее имя пишется интереснее, чем мое, так что одновременно избавилась и от среднего имени Джун, в результате став Мэй Уэст (Mae West).
У мамы я была вторым ребенком и самым крупным из всех ее новорожденных детей, но во время родов со мной у нее не было проблем – она говорила нам, что все ее дети рождались очень легко. Часто она говорила, что могла бы рожать просто стоя. А вот в эмоциональном плане, по ее словам, было совсем не так. Она говорила мне, что страдала от депрессии на последних месяцах беременности мной, а папа не проявлял к ней никакого сочувствия.
В больнице ей было паршиво. Она лежала там несколько дней, и родные, разочарованные ее отношениями с папой, ни разу не навестили ее. Сам папа настолько мало интересовался моим появлением на свет, что даже не появлялся в больнице, не говоря уже о присутствии на родах. Когда маме наконец разрешили вернуться домой, папа не стал затруднять себя тем, чтобы забрать ее на своем фургоне. У мамы не было другого выбора, как взять меня и все вещи для малышей в руки, вынести из больницы и сесть на автобус до дома.
Позже, когда рождались мои младшие братья и сестры, папа больше интересовался этим, навещал их в больнице и забирал их вместе с мамой, когда они были готовы отправиться домой. Сложно сказать, почему я была обделена папиным вниманием, но возможно, дело в том, что у него тогда уже появились две дочери, а он надеялся, что следующим родится мальчик. Мое рождение было разочарованием для него, а вот следующим ребенком как раз стал мальчик – мой брат Стивен, – и с ним у папы сложились гораздо более близкие отношения, хотя и очень сложные.
Мама, в отличие от папы, была рада мне, несмотря на свою депрессию. Она всегда говорила, что ей все равно, какого пола рождались дети. Она просто любила малышей. Когда они вырастали из младенческого возраста – начинали проявлять независимость и характер, – ситуация менялась, мама быстро теряла с ними терпение. Но когда они были крошечными, послушными и беззащитными, она чувствовала себя абсолютно в своей стихии.
Я могу только догадываться, какие материнские чувства она проявляла ко мне в первые недели и месяцы моей жизни, но я думаю, что она заботилась обо мне больше, чем заботилась о моих новорожденных братьях и сестрах при мне. Она клала меня в неказистую деревянную колыбельку с балдахином, которую папа смастерил для Хезер. Я полагаю, она была довольно внимательной матерью в те первые несколько месяцев, брала меня на руки и укачивала, когда я плакала. Меня кормили чаще из бутылочки, чем грудью, потому что маме нужно было как можно скорее возвращаться к работе. Много лет я не знала, в чем именно заключалась эта ее работа.
В то время мы жили не на Кромвель-стрит, а в съемной квартире на первом этаже по адресу Мидленд-роуд, 25. Это была одна из неухоженных улиц в Глостере, застроенных жилыми ветхими домами, где размещались квартиры и коммуналки. Там мама с папой растили уже двух детей: Энн-Мари, папину дочь от первого брака с Реной Костелло, и Хезер, первую дочь мамы с папой, которая родилась за год до меня. Квартиру никто бы не назвал роскошной – там было холодно, влажно, ей давно требовался ремонт, – но все равно это были лучшие условия после тесной коммуналки в Челтнеме и полуразрушенного дома-фургона в глостерширской деревне, где они жили раньше.