- Летта, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь?- он умолял.
- Теперь тебе интересны мои слова? Сейчас, значит, ты хочешь поговорить? – Виолетта заговорила, хотя каждое последующее слово становилось для нее настоящей быткой, но так и не обернулась, практически упираясь носом в дверь. Она решительно настроилась на достойный и правдивый ответ, без тени сомнения, без лицемерия и каких-либо прикрас. – Что ж, тогда слушай, запоминай, и, желательно, не перебивай. Я любила тебя. Я люблю тебя и сейчас, только это не страшно, ничто в нашей жизни не вечно. Я люблю тебя так, что даже если бы собственными глазами увидела тебя с другой, не поверила бы, как это и произошло, ведь знаю – ты любишь только меня, а это у меня не удачная галлюцинация. Я люблю тебя так, что даже если бы мне тысяча человек сообщила, что ты подлый обманщик и конченный бабник, я бы не стала отказываться от своих чувств, а просто поговорила бы с тобой, и во всем разобралась. Я люблю тебя так, что отпустила бы тебя к другой, если с ней ты будешь счастливее. Я люблю тебя так, что готова простить многое. Я люблю тебя так, что даже забыла бы все что творилось последние дни, как страшный сон, но… Знаешь, каждый человек имеет право на ошибку, но не всякая ошибка имеет право на прощение! Я люблю тебя сильно-сильно, мой Сереженька, но я не смогу простить тебе единственное – искренность и душевность слов, которые беспощадно извергал твой рот всего несколько минут назад – шалава, сука, тварь. Все слова, которыми ты меня обозвал и в которых упрекнул, были в миллион раз искреннее и сердечнее, чем все твои признания в любви, а этого я тебе простить не смогу.
Виолетте было трудно говорить, она все время подавляла ком, то и дело подкатывающий к горлу, но она твердо решила, она скажет все – раз уж это их последний разговор.
- Я люблю тебя сильно-сильно, мой Сереженька, – она обернулась, бесстрашно и уверенно глядя в изувеченное в драке лицо и еле сдержала себя, порываясь вытереть капли крови, которые капали из рассеченной губы, пачкая белоснежный ковер у ее дома. – А на счет прощения на коленях, мне это не нужно и ползать у меня в ногах, не стоит, поверь. Ты просто продолжай меня любить и оставайся моим навсегда. А большего мне и не нужно.
- Летта, но ведь я и так тебя люблю. Ты ведь знаешь…
- Знаю Сереженька, знаю.
Летта подошла вплотную и прикоснулась ладонью к щетинистой щеке. Она нежно поглаживала любимое, не смотря на кровоподтеки и ссадины, лицо и мило улыбалась. Она старательно запоминала каждую морщинку, каждый изгиб, каждую родинку и с упоением смотрела на свое отражение в черных глазах, ведь знала, она вряд ли еще когда-нибудь увидит в них себя. Она все еще любила. Любила так, что могла бы простить все, но утопая в непонимании несколько дней подряд, она почти пережила боль утраты, а повтор всего того, через что ей пришлось пройти, она вряд ли когда-то еще сможет вынести. Ей больше не хотелось зализывать раны. Ей больше ни к чему было доверяться тому, кто однажды уже усомнился в искренности ее чувств. Ей больше незачем склеивать разбившуюся вдребезги чашу их любви, ведь кто сможет дать гарантии, что Сережа так же беспощадно и легко не расколет ее на еще большее количество осколков?
- Я люблю тебя Сереженька, сильно-сильно, и слава Богу, что ничто в нашей жизни не вечно, – прошептали ее губы, а душа в этот миг сгорала в последний раз.
- Летта… – Сережа нежно коснулся ладошки, которая стремительно покидала его лицо. – Летта, не уходи. Прости. Прошу… Я так сильно тебя люблю…
Виолетта больше не проронила ни слова. Положив руку на теплый комочек у сердца, она отвела взгляд от волшебных Сережиных глаз и удалилась, искренне надеясь на то, что он сдержит свое слово и никогда ее не разлюбит, тем самым обрекая сам себя на вечные муки, ибо она уже никогда не будет его. Войдя в дом Летта поняла, что является на данный момент единственной его гостьей, родители, видимо, все еще были на праздновании, но это было только на руку Виолетте. Гоня от себя все мысли, кроме самых позитивных, о недалеком будущем своего питомца, Летта приступила к процедурам. Остатки своей нерастраченной любови, которая оказалась никому не нужной и практически уничтоженной, она с удовольствием выплеснула на новоиспеченного любимца, который не уставал благодарно вилять хвостиком и звонко лаять. Виолетта старательно выкупала грязно-белого щенка, и он стал по истине белоснежным.
- Ну кто теперь скажет, что ты не Снежок? – целуя пушистую мордочку Летта не могла нарадоваться обретенному маленькому счастью.
Щенок стойко пережил шок от жужжащего чудища по имени – фен, плотно поужинав пришел в себя и, скрутившись калачиком, уснул в объятиях своей хозяйки, которая изо всех сил жалась к своему маленькому, вопреки всем законам, горячему, снежку. Когда Летте стало максимально тепло и комфортно, на улице поднялась метель, завывания которой было слышно так отчетливо, что ей даже казалось, будто она на улице в самом эпицентре, а не под теплым одеялом. Рядом посапывал беззаботный и счастливый Снежок. А она, включив в изголовье бра в виде сердца, которое на день влюбленных презентовал ей Сережа, в знак своей вечной любви, тщательно вчитывалась в его немногочисленные письма, продолжая истязать себя и ронять уже скупые, холодные, но все же свои, слезы на постель. Прежде чем Виолетта услышала приход родителей, она сотню раз перечитала все письма, но самым излюбленным стало четвертое, последнее. Она просто разобрала его на цитаты, которые еще грели, понемногу охладевающее сердце. Ей было приятно вчитываться в строки, которые в момент появления на этих белоснежных страницах были чистой правдой, незапятнанной предательством и не изуродованы болью. «…Я безумно по тебе соскучился, и просто схожу с ума от любви, переполняющей мое сердце. Маленькая моя, любимая Летта, ты можешь себе представить – что я с тобой сделаю при встрече? Нет? Тогда я тебе скажу…» – да уж, она точно не предполагала, что он собирается с ней сделать, да и он, скорее всего, тоже.
«…Мне жизненно необходимо заглянуть в твои бездонные колдовские глаза, которые пленили меня навсегда…» – ах каким же коротким оказалось это его «навсегда» и какими не долговечными ее чары.
«…Маленькая моя, я расцелую каждый изгиб твоего изящного тела и ты никогда не пожалеешь, что отдала мне свое сердце» – последний поцелуй был у автобуса в военкомат, а жалеть пришлось уже, а не «никогда».
«…Знаешь, а ведь уже два месяца, как мы не виделись, а мне кажется – вечность» – как бы ей хотелось, чтобы эта вечность не разбилась о реальность.
« …мой дядька обещал похлопотать, так что может и повезет встретиться раньше мая» – лучше бы у него вообще не было этого «дядьки», который помог ему появиться дома под Новый год!
«…Ты мне лучше пиши только о себе, не тратя бумагу, время и мысли, на весь мир, мне это не важно» – как же ты жестоко заблуждаешься, не то что весь мир, а всего на всего один единственный человек оказался для тебя важнее меня во сто крат.
«…Милая моя, маленькая Летта, люблю тебя сильно-сильно. Целую, обнимаю крепко-крепко. С нетерпением жду вестей. Навсегда твой Сережа». Навсегда твой… Навсегда… Как больно, что это «навсегда» оказалось таким быстротечным.
- Сереженька мой… – Летта нежно коснулась губами строк, от которых раньше ей хотелось летать, а сейчас хочется разрыдаться. – Я буду любить тебя всегда, сильно-сильно, – прижав к сердцу письмо, шептала Виолетта. Прости, что не смогла простить. Не в моих это силах. Не могу…
- Дочка, ты уже дома? – послышалось из-за двери.
- Да, мамуль, я уже сплю, – вздрогнув от неожиданного возгласа, отчиталась Летта.
- Летта, но нельзя же вот так исчезать, я ведь переживаю, – и дальше слышалось за дверью.
- Мамуль, ну вот что со мной может случиться в нашей деревне? Я просто нагулялась и пошла домой. – Во избежание дальнейших расспросов и появления мамы в своей комнате, Летта, изо всех сил подавляя слезы, добавила. – Ма, я уже сплю. Спокойной ночи.
- Ну, спокойной, тогда. Сладких снов тебе.
Виолетта еще около получаса слышала за дверью суету родителей, а потом наступила сводящая с ума тишина, которую изредка нарушал сонный Снежок, печально поскуливая. Ей казалось, что ее пес тоже сбежал от прошлой суровой жизни в сновидения, но видно холодное и голодное не такое уж далекое прошлое и там его настигло. Летта еще сильнее прижала к себе белоснежное, маленькое чудо, пытаясь передать через тепло своего тела ту заботу и любовь, которую она к нему испытывала, тем самым убедить его в том, что все плохое в его короткой щенячьей жизни уже в прошлом. Теперь ее подопечного ждет все только самое приятное, что может быть в жизни собаки, а вот что будет теперь с ее жизнью, она даже не представляла. До утра девушка так и не сомкнула глаз. Ее мысли парили в разных местах ее прошлого, настоящего и будущего. Летта молила Бога, чтобы тот дал ей сил забыть Сережу, как можно быстрее, а еще неустанно благодарила – что он даровал ей счастье познать настоящие чувства в столь юном возрасте. Она мысленно проклинала тот день и час, когда согласилась с ним танцевать, но тут же сменяла гнев на милость, предаваясь воспоминаниям о горячих поцелуях, страстных объятиях и бессонных ночах проведенный под открытым звездным небом. Она познала любовь, познала измену и ей никогда больше не хочется предаться ни одному из этих душевных состояний. Боль – оказывается намного сильнее. Когда на улице начали появляться первые лучи солнца, ее пушистик поднял звонкий лай на весь дом. Летта торопливо вынесла его на улицу, боясь разбудить родных, и подождав пока он справит нужду, быстро помчала во все еще хранившую тепло ее тела кровать. Резкий перепад температуры заставил девушку сполна прочувствовать тепло одеяла и горячего комка взъерошенной, мокрой от снега, шерсти. Постепенно силы покидали Виолетту, и ее все же сморил сон. Беззаботный, спокойный, счастливый. Глава 15 Остаток зимних каникул прошел в переоценке ценностей и планах на будущее. Виолетта больше не тратила уйму времени на пустые мечты о вечной любви. Она лишь мечтала о том дне, когда ее Сережа глядя ей прямо в глаза признает, что недоверие и предательство собственных чувств, были величайшей ошибкой всей его жизни. От назойливого преследования со стороны Сережи ее спасло его скорое возвращение в армию. А Диму она не встречала с новогодней ночи, да и по деревне поползли слухи, что он уехал на заработки в Москву. Видно так распорядились небеса, и Летта медленно приходила в норму, оставляя прошлое в прошлом. Виолетта больше не зализывала в своей берлоге раны, а жила так, как получалось, хотя иногда, ночью, пару слезинок все же просачивались на подушку, но это скорее были лишь остаточные моменты, не более того. – Дочка, тебе письмо. – В начале февраля, совершенно нежданно-негаданно, в ее жизни появилось еще одно письмо, которое так любезно преподнес ей отец.