Я взял ее рюмочку, потянул к ней руку и увидел ее глаза. Она еще смотрела так же, как в минуты, когда я говорил и видел Пушкина, деревню, себя за столом в комнате матери, с карандашом и с книжкой, ночью, а ее не видел.
— Ну выпей… ладно… — поторопился сказать я, чтобы не подать виду. Я как будто ничего не заметил. Стало и приятно и грустно, потому что заметил я все — такие были глаза! Нам стало тяжелей.
— Хочешь покрутиться на колесе? И тогда пойдешь.
Мы встали, расплатились и прошли к площадке, где медленно ворочалось «колесо обозрения». Мне все же хотелось хоть раз взглянуть на город с высоты. Я купил два билета, мы взошли и сели рядом. Она боялась смотреть вниз и держалась за меня.
— Что у тебя на вечер? — спросила. — Никто тебя не ждет?
— Пойду к ней.
— Она знает, что ты приехал?
— Нет.
— Вы не ссорились перед этим?
— Нет. А вот и дорога, — показал я рукой, когда мы достигли мертвой точки. — Дорога в деревню, где мы давали концерты.
— Где, где?
— Да вот: электромеханический институт, и вон трамвай поворачивает, а там во-он, видишь?
— Я плохо вижу без очков, — сказала она.
— А-а, — сказала проводница. — Заходи, заходи.
— Здравствуйте.
— Здравствуй, здравствуй.
— Не помешал?
— Всегда рады. Каким ветром?
— На перекладных из Индии.
— Ну садись. Надолго?
— Как примете.
— Примем, постараемся. Садись, клади свою сумку, стул бери. У меня, видишь, уборка.
Беспорядок меня не смутил. Вот Лерки почему-то нет, и вещей ее нигде не вижу. И проводница не собирается, видно, в поездку — плохо. Лучше бы нам встретиться без посторонних глаз.
— Я заходил, где вы были?
— Ходила в магазин известки купить. Решила побелить, чтоб к празднику не растевать. На один раз побелю. Поможешь вынести тяжелое, а? Не торопишься?
— Нет, нет, сейчас перетащим.
— Перекусить не хочешь? Ты когда приехал?
— Утром.
— Молоко есть, картошка тушеная.
— Спасибо, недавно ел.
— Измученный ты какой-то, — с сожалением сказала проводница. — Не успел сесть — уже куришь.
Я промолчал.
В этом каменном домике на несколько семей проводница занимала две комнаты. Во второй, с окном на опутанный виноградом двор, жила Лерка. На ее койке лежал сейчас один матрац. Фотографии, картины, шторы и мелкие вещички проводница уже повыносила в коридорчик, и голоса наши в пустоте звучали громко, как в кино.
— Космонавтов запустили, — сообщила проводница.
— Двое?
— Двое или трое — не поняла. Нас больше ничем не удивишь.
— Ну ладно, — сказал я. — А что ж вам квартирантка не помогает?
— Сама уж как-нибудь.
Я взял два стула и вынес во двор, поставил их возле клумбы. У колонки мыла ноги девушка лет восемнадцати. Тихо кругом. Здесь ходит Лерка, здесь она жила двадцать дней. Я не хотел спрашивать проводницу, она сама заговорит. Я обхватил за края стол и с трудом просунулся в дверь. «Галина, — подумал я, — так смотрела на меня, когда я читал строчки Пушкина, что мне ее жалко стало. Не забыла, ничего не забыла». У колонки набирал воду старичок и курил. Сейчас вынесем буфет, и я сяду на ступеньках, затяну свою «Вегу». Проводница переодевалась во второй комнате. Она еще не стара, еще крепка фигура, и лишь мелкая завивка портит лицо. У нас дома, когда я был в классе шестом-пятом, стояла на квартире одна проводница, Вера Сметанникова. Тоже жила одна, почему-то не выходила замуж, но водила к себе мужчин и не стеснялась меня: я был в кухне, а они обнимались на диване, и я считал, что так и нужно. Я вытащил из-под кровати два чемодана и вынес. Двор опустел. Спросить у нее про Лерку? Как-то посмотрела она на меня сейчас, когда я азартно вытаскивал чемоданы. Как-то с сожалением. И Лерки нет. Появится — и тогда все. Заберу я ее с собой в деревню, и начнем мы жить.
— Матрац выносить?
— Положи на солнце, — сказала проводница.
Я отвернул матрац и скатал его. На сетке, в той стороне, где Лерка спала головой, лежали три заклеенных конверта. Письма были адресованы мне до востребования! Наверно, она писала их ночью, а утром, протрезвев, не решалась отправить. И рвать не решалась. Предчувствие чего-то неожиданного охватило меня. Я тайком от проводницы сунул письма в карман. Я никогда не получал от нее писем, и страшно хотелось узнать, какая она в тоске, вдалеке.
Шифоньер был очень тяжел. Мы отодвинули его от стены, чтобы легче было белить! Со стола удобнее белить потолок, и мы его оставили посередке. Комната сделалась совсем гулкой, и я весело попробовал голос, запел. Потом вымахнул к колонке, набрал воды и вылил в известь, размешал, подбавил синьки, подрезал кисть, обмакнул и попробовал цвет. Цвет был что надо.