— Хорошо приласкал! — похвалил меня мальчик.
Я поддался детству, мяч снова подкатил ко мне, я повел, обошел троих и ударил. Го-о-о-о-ол! Серия блестящих бразильских финтов, и Геныч Шуваев, двадцатидвухлетний мужчина, прибывший в город за счастьем, забивает гол! Какая легкость, какой ветер в сердце, точно вернулись гениальные детские дни на зеленом лугу возле базара. Только подольше бы оно задержалось, ощущение детства, только бы еще обождало немножко и не оставило меня наедине с нынешним возрастом!
Но я опомнился.
За футбольными воротами спорили организаторы соревнования.
— Не я же буду секретарем! — возмутился главный судья.
— Давайте я покричу, — предложил я.
— Спортсмен? — спросили у меня.
— Да-а, было дело. В детстве раза два падал с наблюдательной вышки.
Посмеялись.
Я присел за судейский столик.
В списках значились шестнадцать команд. Городские ребята приступили к разминке. Они были техничнее и увереннее деревенских. «Ничего, — подумал я, — посмотрим еще, кто кого. Я подсуживать не стану». Видя, как смущаются деревенские, особенно девочки, я решил подбодрить их и преисполнился к ним затаенного сочувствия. Уж очень они робели, и девочки, талантливые и легкие на разминке, роняли вдруг планку и отказывались брать вторую попытку. Я вставал, подходил к команде и умолял не поддаваться настроению. «Будет обидно, — убеждал я, — если вашему успеху помешает излишняя скромность». Я конечно же не повторил, как нередко повторяли мне, что наглость в наши дни — второе счастье. На своем опыте я успел убедиться: как бы ты ни учился наглеть, ничего у тебя не получится, если тебе не дано.
Я прокричал до самого вечера. Фамилии часто не сходились, многие прыгуны были подставными. Эту хитроватую систему я знал еще по соревнованиям в своем городе. Но теперь я стал взрослый, мне некого было вытягивать на первое место, и я презирал физруков, склонявшихся к моей голове с просьбами.
— Нет, нет! — гнал я их. — Снял — все!
— Произошла ошибка, извините.
— Помилуйте, дорогие товарищи, родные мои мастера спорта! — ехидно разводил я руками и наслаждался, потому что наконец-то я имел возможность отоспаться на идиотах. — Как же мы можем выпускать на арену ложно заявленных спортсменов?! Вам нужна грамота? Вам охота жить? Ну а я тут при чем?
— Да кто ты такой?!
— Никто. Никто — вас устраивает? Никому я не зять, никто мне не тесть. Ясно?
— Мы скажем главному судье.
— Правильно! — пришел и поддержал меня главный судья. — Пора знать условия соревнований. Нечего!
О, как хотелось выйти из-за стола, взять какого-нибудь физручка за воротник пиджака и, шипя, н а г л е я, спросить его: «Куда лезешь без мыла? Неужели жизнь дала тебе так мало желаний?»
— Фу! — вздохнул я и рукавом вытер лоб. Сумасбродные, страстные, полуночные мысли одолели меня, терпение мое лопнуло.
Работа кипела. Я торопился, но не портачил, хотя торопился и помнил, какая мне выпадает дорога, каким было утро. Внезапно закапал дождь. Он побрызгал и скосил в сторону, обложил окраину. Уже выскочили на разминку футболисты, близились минуты, которые я любил еще пацаном: ожидание матча, музыка над стадионом, пиво за трибунами, знакомые.
Пора было заканчивать прыжки в высоту. Мальчик из села взял со второй попытки 170 сантиметров. Поставили 175.
— Ну!
Попытка.
На поле показался длинный судья.
Еще попытка.
— Ну, мальчик!
Нет, опять сбил.
Еще последний разок — и моя скромная миссия окончена. Можно поглядеть матч цеховых команд, посмеяться над вратарем и пойти на вокзал, опять думать, думать, думать.
Последний разбег. Вратарь сквозь сетку наблюдал, как мы заканчиваем соревнование. Мальчик побежал, взмыл, и… в эту минуту защитник издалека отыграл мяч своему вратарю. «Лови-и!» — заорали с трибуны, но было уже поздно, мяч вкатился в сетку, вратарь прозевал. Комедия!
Мальчик взял высоту. Я расписался в бумагах. Горло у меня сдавило, голос ослаб.
— Судьи и секретари, — объявил в микрофон главный судья. — Вас просят подойти к судейскому столику.
Закончив дела, главный судья предложил хорошо знакомым физрукам купить у одного местного старичка вина и скрыться в гостинице, где были свои ребята. Денег у меня хватало лишь на дорогу. Я все же вытащил из кармана полтора рубля. Это беда моя — жить, будто ничто никогда не кончится.