— Он будет с черненькой, а муж черненькой останется с мордастенькой. Я б еще хотела посмотреть, там какая любовь!
Было уже совсем пасмурно, когда она заметила Олега. Он поднимался от ручья с полотенцем через плечо, высокий и красивый. Они поздоровались. Липа покраснела, оба, кажется, сразу же вспомнили ту ночь на крыльце. После заминки она сказала, что торопится в бригаду.
— Езжайте! — крикнул он шоферу автобуса. — Я пешочком пройдусь.
Они постояли у ручья ни много ни мало, но время шло.
— Ну, я пойду, — сказала она. — Уже ничего не видно.
— Я тебя провожу.
— Может, не надо, а? — осторожно попросила она, и обоим все стало ясно.
Олег не ответил. Молча перешли они ручей, пошли полем. Было уже плохо видно в нескольких шагах. Он придержал ее за руку, повернул, крепко обхватил плечи.
«Опять», — подумала она, поддаваясь волнению.
— Нет… нет, нет! — предупредила она. — Нет, это не честно.
Он закрыл ее губы своими, она сперва вскрикнула, уперлась руками, но не выдержала: ослабла и подалась ближе.
И ей стало казаться, что опять она на крыльце, опять кружение в голове, и он рядом, она ни о чем не спрашивает, а он не отвечает, но думают они о крыльце, и все то же, только страшней, и надо бы пересилить себя, упереться руками…
Белым крылом забилась над головой молния, под ногами застучали капли. Резко запахло пылью.
— Дождь, — шепотом сказал он, убирая лицо. — Что будем делать? Ты меня не боишься?
«Нет, — хотела сказать она. — Ой, что ж я делаю!..»
А ночь ближе, дождь сильней и сильней, в поле ни души, он и она, за дорогой стога, там можно укрыться, да нет, лучше не ходить, он улыбается во весь рот, и ему все просто, будто так и должно быть.
Ах, опять что-то с ней давешнее, внезапное, и грустное, и сладкое, и стыдливое.
Он берет ее за руку, притягивает, притягивает, склоняется лицом, добрый, красивый, хороший, и опять никого кругом, никого, и никто никогда бы не узнал про них, но нет, теперь она не поддастся мгновенной слабости, не обманет своего Лешку. Она вырвалась, прошептала «нет, нет» и побежала вперед без оглядки.
Учащаясь, дождь мягко и широко шел по стороне, молнии сверкали поверху, и на секунду было видно, как она бежит и бежит, оскальзываясь, то пропадая, то вспыхивая, а дождь льет и льет ей вслед.
Он неподвижно стоял к ней лицом.
«Деревня, дождь, — думал Олег. — И эта простая девчонка, и я вдруг с ней, и нет ее уже, а я стою, как мальчик, посреди дороги. Мокну… Пропади она, слава и веселая жизнь, ничего не надо, только вот чувство такое, ночью посреди дороги. К парню своему побежала. И я не догоню. Благословляю даже. Дождь, а она бежит к нему. Дождь, ночь, редко так бывает…»
И он повернулся, пошел домой, не различая дороги, а Липа в это же время бежала к своему Лешке в бригаду, бежала от случая, бежала и плакала от счастья, что ее любят, плакала и любила Лешку, не могла дождаться, когда появится полевой стан и она вскочит в комнатушку и замрет перед Лешкой.
Лешка увидел ее мокрую, напуганную, кинулся к ней, уже думая о каком-то несчастье.
— Что с тобой? Что случилось?
Он вывел ее на воздух под навес и спросил еще раз:
— Что такое?
Она заплакала, приникая к его груди:
— У-у…
— Кто-нибудь напугал? Обидел?
— Не… нет.
— Скажи, что ли.
— Поцелуй меня… Скорей, скорей… Леш… — стала шептать она, целуясь. — Не оставляй меня одну. Мне надоело.
— Ой, бабы вы, бабы, — засмеялся Лешка.
IV
За неделю до последних съемок театр вызвал его телеграммой в приволжский город. Гастроли заканчивались, и Олегу надо было отыграть три спектакля. Съемки прекратились. Ему не очень-то хотелось лететь на спектакли: роли были не первые, и легко можно бы добиться замены. Он решил все-таки не хитрить. В театр его взяли недавно, больших ролей пока не давали, свободно отпускали в кино, и Олег подумывал бросить сцену и перейти в студию киноактера.
Кино помаленьку приносило ему известность, он попадал в интересные группы, а в это лето ему вообще необыкновенно везло: везде его любили, вечно завязывалась у него дружба с костюмерами, осветителями и гримерами, мигом оценили его особенную самостоятельность в работе и, главное, дорожили его искренностью и в жизни, и в роли.
Молоденький режиссер-вгиковец стал ему другом. В мае, когда они переезжали в деревню, режиссер пригласил Олега в свое купе и вдруг заговорил о своих муках, о том, как ему хочется сделать свой настоящий фильм.