— Где же твой Юхим Коростыль? — спросил я Степку.
— Сейчас спросим, жив он, нет.
Из магазина вышла женщина, прижимая к груди четыре буханки хлеба.
— О! Ну и толсто, ну и толсто живете! — взмахнул рукой Степка с улыбкой.
— Нас пятеро, до вечера не хватит.
— А мужик, наверно, лежит взболтанный?
— Чего? Та ну вас, дядько. Вы до кого приехали? Личность незнакомая.
— Тут у вас дед живет, с обыском к нему.
— А чего с ним?
— Обручи с бочек тягает и в Темрюк возит.
— Кто ж такой?
— Да слушайте вы его, — сказал я. — Он не выспался, теперь будет.
— Юхим Коростыль живой еще?
— Юхим Трохимович? А чего ему! Встал да пошел.
— Памятник ему не поставили?
— За шо? Ой, я бачу, вы правды не скажете. За шо ему памятник? Шо тетка его приходится внучкой той барышне, что, кажуть, Лермонтова топила?
— Даё-от старый! — улыбнулся Степка. — Ладно, пойдем к нему после обеда. Великий человек у вас в Тамани, хоть и обручи с бочек тягает.
— Кто его разберет… Нам оно нужно, шо вин там кажет, — сказала женщина и пошла. — Маруся! — крикнула. — Ты не за керосином? Тогда займи на меня, я хлеб отнесу…
8
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
9
— Атаман здесь проживает? — закричал Степка, едва из сада показался толстый лысый казак, по пояс голый, заспанный. — Ну! — шепнул он мне. — Запоминай, напишешь.
Мы ждали, пока казак пройдет огород. Длинная дорожка вела от хаты к проволочному заборчику. Дверцей служила спинка от койки, Степка оттянул ее по бороздке в земле. Огород пустовал, но хату обнесло кудрявой зеленью фруктовых деревьев. Казак шел не спеша, как идут на оклик соседа, который часто просит взаймы.
— Ох и здоров казак спать! — кричал Степка, преображаясь. — В одних трусах ходишь, девок бы постыдился.
— Та нехай подывляться на мое сложение, — шлепнул казак ладонью по животу, заметил в ямке пупка арбузное семечко, прицелился и выщелкнул пальцем. — Тело мое ще справное, я год как занимаюсь по системе хачка-йогов и дуже похудел. Здравствуй, Степушка, казачок, я тебя, признаться, и не угадал.
— Где же тебе угадать, с утра лежишь взболтанный.
— Не, — отвел казак подозрение. — С мая месяца не выпивал, а виноград ще не давил. Для гостей у меня, правда, есть. Проходьте.
— Чего у тебя Антон Головатый стоит и не меняешь? Устал Антон: ветер, дождь, а он флаг держит, рука затекла. Сменил бы, за него постоял, а ему бы виноградного налил.
— Та он тогда с памятника соскочит и спляшет.
— А тебя, Юхимушка, наверное, рядом поставим или повыше, чтоб от Сенной видать?
— Насчет меня ще решения не вынесли. Я не скоро помру.
Малый и старый игрались, и мы медленно шли по дорожке к хате. Хате было сто лет. Мы посидели, Юхим выспрашивал о городе и завалил нас воспоминаниями. Я рассматривал старые фотокарточки. Степенные юхимовские предки в черкесках сидели на венских стульях, положив ногу на ногу. Рядом стояли жены. Давно уже никого нет, и непривычны гордые золоченые буквы на обороте карточек: «Удостоена высочайшей благодарности». Я долго любовался этой карточкой.
— Ты знал мастера, Юхим?
— Спроси, кого я не знал!
— А еще чем угощать нас будешь?
— Я тебя, Степа, как наказного атамана принимать буду. Сейчас.
— Я полезу слив нарву.
— Только с теткиного дерева не бери. Она слепая, а как фрукты чужому дашь, сразу побачит. А чем, хлопцы, угощаться будем? Что ваша душа желает? Борща сварить?
— Да что, Юхимушка, ты ж запорожец. Давай потешим желудок по обычаю: неси-ка, Юхимушка, тарелку икры, рыбки сушеной, рыбки такой-сякой и жареной. Выкати бочоночек вина кубанского. Разносолов достань из погреба. Зажарь поросенка с фруктами.
— Это на здоровье! — сказал Юхим приподнято. — Лишь бы поел. Все приготовлю, как просишь.