Велика же власть невозможного и надо мной.
Мы мечтали, и нам светили семь точек Большой Медведицы. Мы встали и пошли вниз, берегом прошли к памятнику, постояли на том месте, где скучал поэт. Две жизни впускала в себя душа: одну, навеки забытую, и другую, которую забыть невозможно, пока дышишь. Но для меня-то сейчас тянулась только одна единственная: вечная.
— Все приблизительно, — сказал Степка. — Спроси десять человек, и ткнут пальцем в десять разных точек. Назови имя, и оно ни о чем не скажет людям. А люди жили, и для нас землю спасали, в святые книги заносились. Неужто же мы — не помнящие родства?.. Пойдем к раскопкам…
12
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
13
…«И пришед в Тмутаракань, построил церковь святыя Богородицы, яже стоит и до сего дни в Тмутаракани».
— Это в 1022 году поставил ее князь Мстислав, — сказал Степка. — Где она? И где он?
14
…И где они все?
Мы стояли у обрыва над водою, почти там, где была ранняя на Руси церковь. А может, мы стояли на чьей-то могиле? Та церковь сопрела неизвестно когда, развалилась, и земля с тех пор стала выше. Кто жил и воевал, покоился нынче под нами, но если предашься чувству, то они, наши русские люди, не под нами, и, кажется, растворены в природе, где-то летают. Кого помним? Кто были мои праотцы: смерды? прислужники? святители? Кем бы я сам был тогда: дружинником, монахом, отроком? Кто бы любил меня, в какой сече участвовал я, что за песни слышал бы, какую сторону держал в лихую пору? Наверное, ближе бы стали мне слова мономаховские, текшие из уст в уста до каких-то дней: «Посмотри, брат, на отцов наших: много ли взяли с собою, кроме того, что сделали для своей души?» Я никогда ни от кого не слыхал их, а как прекрасны и поучительны они! Неужели они были сказаны? Разве была жизнь? И что слышим мы нынче оттуда, через тысячу лет? Что?
15
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
16
— Какой это, в сущности, обман, — сказал я. — Но без него постно жить и ездить не нужно. Прекрасный обман. Я говорю про нашу дорогу, про Тамань. Ведь скучно, скучно здесь, что скрывать… А все время дивное ощущение. Вон Корчев, там озеро, вон знакомый поворот берега, а там и горы пошли, а там и дебри, сказка, волхвы — прекрасно! А так — обыкновенная скучная станица, не захотел бы и жить в ней. Если бы не Мстислав, не Никон, не Лермонтов, кто бы почтил ее, эту станицу, на семи ветрах? Ведь жили люди везде, но не везде мы так ходим и сны видим. Сон, сон… По крошечке собираем. Никто не удосужился оставить нам хату казачки на память. Ужасно хочется провести ночь в этой хате, где бы только лавка да стены — ладно. Провести одну ночь в жизни. Или забраться бы в келью Никона, где он молился, бодрствовал. Или писал? Зачем мне это? Тоже обман, жизнь для души. А что бы без обмана, без н и х, без Лермонтова? Ну что́ бы мне слепой, красавица казачка? Мало их было? Наверное, существует в нас нечто, о чем рассуждать нельзя, выходит глупо и тускло. Ведь ты по себе знаешь: становишься ребенком… Иногда не хотел бы, но не можешь…
17
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
18
Мы спустились и присели у самой воды. Мягкая морская трава устилала берег. Нерушимая тишина притаилась в этом уголку, природа дремала, и вода была тепла, мы разулись, омочили ноги и сидели счастливые. На пристани горела лампочка, там ночевали в ожидании утреннего катера торговки с корзинами. Голубая цепочка огней нескончаемо тянулась по керченскому берегу. Волн почти не было, только легкое колебание их; я опускал руку и вытаскивал слизистые черепки амфор, кувшинов, горшков. Еще недавно море выбрасывало в штормы драгоценные украшения. Когда Русь еще кочевала и не могла собраться, дети Эллады уже приставали к земле незнаемой. Каких-то сто лет назад при обвалах глиняные стены высокого берега напоминали о могилах: видны были кости. Я сижу сейчас дома сентябрьским вечером и передаю слова друга в своей обработке и, отрываясь, не покидая мысленно осень того года в Тамани, той ночи, с испугом и сожалением думаю: где та ночь? Мы ли там были?