«В нашем краю у многих была музыка. Характерные танцы были тогда в моде, и мы по выходе из Екатерининского института брали уроки у знаменитой танцовщицы Колосовой; она же давала нам на фасон свои театральные костюмы.
Я танцовала с Л. младшим, он на мой вкус был вполне красавец. Глаза темно-серые, выражение скромное, но отменно вкрадчивое; губы прелестныя; зубы белыя и ровныя; волосы черные, немного вились, и он умел пользоваться этим, причесывая их с большим вкусом и к лицу. Танцовал прекрасно, имел хороший голос и пел с большим чувством, аккомпанируя себе на гитаре или на фортепиано; вообще во всех своих манерах был тих, но грациозен. Он служил в гвардии. Мы танцовали и, казалось, век свой были знакомы. Другие почти не имели случая ангажировать. Когда же и не танцевал со мной, то беспрестанно ко мне подходил, говорил мне разные комплименты и проч. У меня других ответов почти не было, как «да», «нет» или улыбка на какую-то остроту.
— Vous n’aimez, donc, pas jouer au gages touchés?
— Je ne aime pas, parce qu’il faut toujours faire de l’esprit et je trop sotte pour cela…
— Heureux les pauvres d’esprit! Allons, je vous propose des gages qui ne seront pas pénibles pour voire petit esprit: on va jouer aux «соседи»[3].
Раз, однако, он сидел возле меня и болтал всякий вздор; я, отвернувшись, увидела княжну Ухтомскую, бывшую напротив. Унылый и грустный вид, с которым она очень внимательно на нас смотрела, поразил меня; тут только я вспомнила, что кузен Рачинский сказывал мне об обоюдных чувствах Л. и княжны и о намерении его сделать ей предложение. Отчаянный вид княжны открыл мне глаза, и я внезапно пришла в такое негодование, что, обратясь поспешно к Л., с презрением на него поглядела. Он изумился, нас разлучили, но он всегда как-то успевал присоединиться ко мне и продолжал свои розсказни, превозносил чувства любви верной, постоянной и только что не объяснился совсем.
— Точно ли вы уверены в том, что говорите?
— Почему же нет? — спрашивает.
— Вы проповедуете о постоянных чувствах; спросите у своего сердца, долго ли ваше постоянство продолжается?
— Я вас не понимаю.
— Может быть, между девицами, которые находятся в здешнем обществе, есть те, которым вы говорили то же самое месяца два или три тому назад?
— Конечно… может быть… Но ведь могло быть пустое дело, легкое чувство… Когда встречаешь что-нибудь достойнее…
— Девушка, которая не высоко думает о себе, должна полагать, что в свете она много встретит девиц достойнее ея; и не может ли случиться, что говоренное сегодня ей, будет сказано другой… достойнейшей?
Музыканты заиграли мазурку. Я с Л. была в первой паре. Отец мой на нас посматривал и восхищался. Лицо мое всегда выражало мои чувства, я не умела их скрывать. Л. улыбался. Чувство родилось в нас обоих почти одновременно и продлилось бы надолго, если бы люди тому не помешали.
— Как вы бледны! Ободритесь же! Разве вы не знаете, что вы прелестно танцуете? Вы захватила с собою ваш альбом?
— Да… — отвечала я.
— Позволите написать в него несколько слов?
— Конечно, с величайшим удовольствием!
— Я схожу наверх и спрошу его у вашей горничной. Я не хочу, чтобы его видели здесь.
А вечером устроился маскарад. Сначала все, казалось, сконфузились этим импровизированным bal masque, но скоро опомнились, особенно когда услышали, что костюмы есть, даже мущины разбежались по комнатам, уже не молодые. Тогда как-то незаметно было, чтобы мущины пренебрегали этого рода удовольствиями. Нынче примут это за пошлость; тогда не было столько политиков, литераторов, администраторов, конспираторов; были большею частью военные, или готовящиеся вступить в военную службу, или только-только вышедшие в отставку, отдохнуть. Тогда ведь Европой управлял Наполеон; он никому не давал времени заняться чем-нибудь кроме войны. Дамы в мое время вообще не входили в разговоры и суждения о подобных вещах. Теперь я замечаю совсем другое; если послушать, как судят да рядят дамы о политике, то каждая из них, я думаю, считает себя способною занять места какого-нибудь государственного человека.
Княгиня Ухтомская, мать, была одета колдуньей, мы цыганками. Две девицы — маркизами, Siècle de Louis XV[4]. Старший Л. — кучером, Озеров — снопом, весь был обернут прямой гладкой соломой, но без колосьев, перевязью на основе была полоса из бумаги. Мы обе боялись идти одне без покровителя; но все были в масках, и мы не знали, к кому приютиться. Княгиня Ухтомская держала в руке корзинку с билетиками, в билетиках были написаны разныя предсказания будущей судьбы. Она подносила к каждому свою корзину. Но Л. она подала билет сама. Л., развернув его, подошел к лампе и громко прочитал: «Не откладывайте своего намерения жениться на той, на которой задумали прежде». Л. поднял билет над лампой, зажег его, дунул и пустил по воздуху черным пеплом. Боже мой! Каково должно было быть положение княгини и княжны!
3
— Так вы не любите играть в фанты?
— Я не люблю эту игру, потому что надо все время быть остроумной, я слишком глупа для этого…
— Счастливы бедные умом! Что ж, я предложу вам фанты, которые не будут тягостны для вашей маленькой головки, — давайте играть в… «соседи».