К ночи он шел по ровному полю в свой лесной угол; в портфеле вместо наказанного женой декоративного браслета он вез «Русский вестник», книги, несколько листьев, еловых шишек да ключ-сувенир от города Пскова. Незаметно наполнялась светом луна, и учитель думал, что она точно такая же сейчас и в Тригорском, и в Святых Горах над рестораном «Витязь», где он сидел с Людой именно в этот час. Чуть раньше стоял он у большого камня на развилке, смотрел вниз, на заволоченную вдали пышной зеленью осиповскую усадьбу. Прощался.
«Направо пойдешь, — читали они вслух надпись на камне, — в Михайловское придешь, прямо пойдешь — в Тригорское попадешь».
— Так и кажется, — сказал он Люде, — что барышни сидят там в столовой с раскрытыми окнами и пьют чай. А?
— Оставайтесь. Еще один день, что вам?
— Не могу. Если бы я жил один!
— Успеем мы в «Витязь»?
— Вы устали?
— Нет, — сказала она. — Но хочу посидеть.
— Вина выпьете?
— Да-а, — с радостью призналась она. — А вы?
— Пива!
В ресторане учитель молчал.
— О чем вы думаете, думаете? — спросила Люда.
— Так… — пошевелился учитель, убрал со стола локоть. — Извините…
— А я не обижаюсь! Иногда люди молчат, но не думают, и с ними тяжело. А вы думаете, я смотрю на вас, но не могу отгадать.
— Гм! — засмеялся учитель. — Шутите, проказница. Я просто молчу. Весело на вас действует Пушкин.
— А на вас грустно?
— На меня? — Он помедлил. — Вот знаете… на пляже народу много, но глаза закроешь — и ты один, с морем. А на базаре тоже полно людей, и сколько ни закрывай глаза — все равно толкучка. Так вот, здесь я — один.
— Я вам не мешаю?
— Нисколько.
Они заказали ужин, помолчали.
— Как странно все в нашей душе, — сказал учитель, наливая пиво в стакан. — Вот сегодня в Петровском, когда нас садовник водил, и у могилы Пушкина меня совсем не пугала мысль о смерти. Ну что ж, думал, умереть, в сущности, не так уж страшно — все лучшие люди т а м. И Пушкин. Все, все, кого мы любим! Первые, кто вспоминается в истории, оказываются не цари, не всякие сильные мира сего, — не-ет! По-э-ты! — произнес он с наслаждением и любовью. — Гомер, Овидий, Пушкин, Толстой. Вот ведь как. Никого уже нет, и — стыдно сказать! — не так даже обидно туда же уйти, потому что их тоже нет. А с другой стороны, ходишь тут — и жить хочется! До-ол-го! Счастливо… Да?
— Да, — пристально глядела на него Люда и думала о том, как был он в эти минуты красив.
Принесли вино.
— Интересно, чем занимается сейчас Зизи? — сказала Люда, подлаживаясь к настроению учителя с той невинной угодливостью, на которую женщины великие мастерицы, если они молоды, временно одиноки и спешат понравиться. Зизи (Евпраксия Вульф) была в их шутливых разговорах весь день.
— Зизи… — подумал учитель, улыбнулся, опустил стакан и, тоже ей угождая, ответил: — Стоит, наверно, на крыльце. Там хорошо. Или читает французский роман.
— В дневник пишет…
— Она, по-моему, не вела дневника. Вы ведете?
— Вела, но собралась замуж и уничтожила.
«Так всегда, — подумал учитель. — Войдет в твою жизнь новый человек и будет жутко ревновать тебя к прошлому. Люди даже подумать боятся, что до них могли жить лучше или так же. Вот если хуже, тогда приятней».
— Вы читаете на каком-нибудь?
— Нет, конечно, — сказал учитель. — Айн, цвай, драй. Их бин хойте орднер. А ты знаешь язык?
— Зачем? С кем разговаривать?
«Я с ней то на «вы», то на «ты», — заметил себе учитель.
— Пиво вчерашнее, — сказал он. — У нас в области было шесть сортов пива.
— Давно?
— Очень. И сейчас наше пиво славится.
— Моей мамы еще не было?
— А сколько ей лет?
— Тридцать девять.
— Ну! Не было. А тебе сколько?
— Двадцать. А ва-ам?
— Тридцать.
— Меньше.
— Меньше?
— Правда…
Наконец-то они заговорили о себе, ей давно хотелось. Простые слова приближали друг к другу.
— Никогда не бывала в вашем городе. Даже не проезжала. Я теперь соскочу (если поеду), скажу: «Бутылочку пива!» И вы идете.
— Вы забыли, я живу в деревне.
— А вы приедете случайно на вокзал. Невзначай.
— Гм… Я когда учился в городе, иду по улице — во все окна загляну. Еще и ладошку приставлю. Интересно: что там? как люди живут? Вдруг сзади: бах по голове! Ты чего тут? На первом курсе болван был такой. И в институт первое время как в храм ходил. А пото-ом… В девочку влюбился, до самого утра около ее дома бродил. Конфет ей на столбике оставлю. Утром пойдет в техникум и увидит. Она уже замужем и оказалась никчемной бабой. В юности все хороши.