— Варя так и не пришла?
— Чо она тебе сегодня далась?
— Могу я спросить, нет?
— Часто больно спрашиваешь. Может, кто ревновать начнет.
— Кто?
— Тебе все знать надо.
— Ей-богу, все.
— У нее сегодня день рождения. Я зашла, поздравила, стаканчик выдула и сюда подалась. Там у нее девки, целый табун, они теперь до ночи засядут. Да мы вот как-нибудь еще соберем, погуляем по всем правилам. Ты ж не придешь, если позовем.
— Обязательно приду! — сказал Мишка.
«Пойду, пойду нынче, провожу ее! — думал он. — Пусть Нина сердится».
Расходились в полночь. Онька ушла с девчатами вперед. Вдали пели, и он по голосу улавливал, где они сейчас: возле сушилки, на мосту, у крайнего дома. Сзади отставали парочки, еще ниже шла, наверное, со студентами Нина и дулась на Мишку.
У дома с изгородью Мишка увидел Оньку. Прошли парни, среди них по росту можно было угадать Колю Агаркова.
— Кого ждешь? — крикнул он Оньке. — Не меня?
— Тебя только и не хватало.
— Чо я, рыжий, чо ли?
— Был бы рыжий, может, и ждала б. Иди просыпайся, как бы мать порки не дала.
— Коро-ова, — тупо обозвал ее Коля.
Мишка заколебался.
— Миш, — ласково позвала Онька, — иди, чо-то скажу.
Он подошел, оперся спиной на изгородь. Она улыбнулась.
— Чо будешь делать? — повернулась она к нему, ткнула плечом в плечо. — А-а? Тебя можно спросить?
— Спрашивай.
— Чо это ты боишься танцевать при городских? Боишься, что засмеют? А мне ваши девчонки, знаешь, не понравились. Выбражают много из себя. Вот эта, чо с тобой танцевала, в лыжном костюме, чо, твоя подруга небось?
— Нина? Я ее знаю не лучше тебя.
— Меня узнать недолго, — засмеялась она. — Я заметила, она чо-то к тебе испытывает.
— Может быть.
— Как она номера объявляла! Хм! «Дорогие друзья, — передразнила Онька, — вы простите нас за непраздничный наряд, но нам думается, что концерт создаст у вас истинно праздничное настроение». Фи-фи! И чо они так жужжат про тебя: Мишка, Мишка! Ты чо, самый красивый, лучше нет?
— Самый обаятельный.
— Тогда проводи меня. Проводишь? — сказала она, выдавая себя взглядом. — Не торопишься, не ждут тебя? Ну не ждут, а мама далеко! Возьми меня за руку.
Они двинулись в конец улицы, куда шли в первый раз за председателем.
— Коля на тебя обиделся, — сказал Мишка.
— Чо ж такого… Может, и мне еще не раз плакать придется. Толку от этого Коли. Хоть бы ростом был, а то так…
Еще не доходя до Вариного дома, они услыхали песни.
— И-и, полуношники! — повеселела Онька. — Крепенько, видать, загуляли! Интересно, кто ж там у них самый пьяный. Не именинница ли?
Она загородила собой окно. Варя была рядом с Гошкой! Она принарядилась к своему дню, но по-прежнему была не накрашена, гладко причесана. Привалясь близко к столу, она пела и переживала. Стена скрывала начинавшего первую строчку, но видно было, как, ухватив паузу, передохнув, Варя вместе с другими надсадно, во всю мочь подтягивала и уже ничего не видела, не слышала вокруг, только себя, свою судьбу, свой голос, готовый порваться и не рвавшийся. И на словах «на нем защитна гимнастерка, она с ума меня свела» вступила в повтор Онька за окном, и голос ее разбудил улицу. В комнате стихли, разом взглянули на окно.
— Подайте несчастной, — подурачилась Онька, — издалека иду, мужика ищу завалященького…
— Какого тебе? — крикнул кто-то, подыгрывая ей. — Женатого или холостого?
— Любого! Лишь бы понастойчивей.
— У-у, мы таких не водим, у нас все мальчики скромные.
— А вон тот, рябой, у него глаза навыкате, губы бесстыдные — его нельзя?
— Он у нас занят.
— А лишнего вам не надо, тут один возле меня, не знаю, как отвязаться, кровь с молоком.
— Молодой, старый?
— Молодой, моложе меня.
— Тебе-то сколько?
— Шасят шастой.
— Тогда ничего. Зови его!
— Хватит ерундить! — крикнула Варя. — Входи!
Мишка стоял сзади, улыбался.
— Миш, пошли. По рюмочке.
— Нет, нет.
— Ну, ну! Еще разговаривать будешь, нечего тут, пошли, да и все. Ты со мной, не с кем-нибудь. Все знакомые, выпьем и уйдем. Вот ты какой! Я не думала. Скромность свою оставь для другого раза. Все мы скромные, пока светло. Ты ведь уже не мальчик, пора. Пойдем, пойдем, — торопливым шепотом попросила она и подцепила за руку. Мишка нехотя прошел двор и у дверей снова уперся.
— Неудобно. Потом я совершенно не хочу пить. Иди одна, я подожду.
— Никто тебя и не заставит. Посидишь для приличия, Варьке сегодня двадцать три, она обидится. Можешь и не пить, ну разочек там пропустишь, ничо с тобой не станет. Пойдем, я тебе чо-то скажу потом. Ей-богу.