«Сам я еще не пойму ничего. К Варе хочу».
— Чо стоишь? — окликнули его, и он узнал Колю Агаркова. — Пойдем в баню!
— Кто ж в клубе-то играет? Спины потрем друг другу.
— Пошли!
— Под радиолу. Свет подключили. Пошли попаримся.
Мишка побежал в дом, похватал мыло, полотенце, мочалку и выскочил к Коле.
— Веник есть?
— А как же! — сказал Коля. — Сейчас напустим пару, эх!
«Ну и отлично».
— Варька молоко цедит, — сказал Коля, когда они появились возле ее окон. Высоко подняв над крынкой ведро, Варя переливала молоко. В склоненной ее голове и задумчивости было что-то домашнее, обычное… — Значит, вас завтра угоняют обратно? — спросил Коля. — Да, при вас было веселее. Я вообще люблю веселых. Я такой человек: горе горем, а на людях как ни в чем не бывало. Иной раз и над собой посмеюсь. Когда-то дал волю, рост маленький, ну и пошло. А я не обижаюсь. Я и на тебя не обижаюсь, — сказал он вдруг. Мишка недоуменно приостановился. — Я такой, я не обижаюсь, — повторил Коля.
— Ты о чем?
— Да чо ты с Онькой. Ты мужчина, тебе простительно, это ей непростительно, а тебе можно.
— Вот ты о чем, — догадался Мишка.
— Я посмотрел, посмотрел, — рассуждал Коля, быстро шагая впереди, — да и плюнул. Эжлив она чо-то выкамаривает из себя — будь здорова, не заплачем. Я парень простой, пусть у меня там рост маленький, в армию не берут, меня тоже не в капусте нашли. У нас сначала получалось с ней неплохо, а потом смешки пошли. Да провались ты! Но ты не думай, я на тебя не обижаюсь, это я так чо-то, кому-то же надо выложить. Не серчай на меня. Наверно, и правда: сердцу не прикажешь. Вот и баня.
Бодрыми смешными шажками он проскочил двор, кликнул хозяйку, предупредил, кивнул Мишке.
Потолок был низок, и пахло сырыми досками.
— Раздевайся! — пригласил Коля. — Сейчас плеснем ковшик, зашипит, и порядок! Я как бываю в городе, всех стариков пересиживаю. Попаримся и в клу-уб.
Он зажег лампу.
Когда они вышли, прохладно веяло ночью, а небо было без звезд, мутновато-белое, и Мишка что-то почувствовал остро и сладко, а что — не знал.
Вот ночь, они идут из бани, горят окна, торопится в клуб молодежь. Все обычно, а между тем в душе каждого таится что-то глубокое, то стихает, то наплывает вновь. И у него сейчас томится все сразу: и восторг, и печаль, и ласковость, и деревня, и Коля, Онька, Варя, все, все его мысли в эту тягучую дымно-желтую осень, и опять Варя, отъезд, долгие неизвестные месяцы дальнейшей судьбы, воспоминание об осени, об улице, об окне, в котором он часто видел ее, Варю… Мечты!
Они прошли мимо, на этот раз комната пусто светлела, и, будь Мишка один, он постоял бы тайком в стороне, дождался, пока она появится, чтобы поглядеть на нее.
Коля пригласил его к себе. Они выпили, Коля быстро захмелел, кричал: «Друг! Не обижайся на меня за Оньку!» — звал в клуб, просил писать письма.
— Нравишься ты мне, — обнял он Мишку. — Молчишь, но знаешь много.
«Варя…» — находило на Мишку, и хотелось бежать к ней, отворить дверь, и чтобы она кинулась навстречу, все понимая.
— Прости, Коля, — в приступе сказал он, — прости, но мне надо в одно место. Если ничего не будет, я вернусь!
— Она в клубе, наверно, — скрывая ревность, сказал Коля.
— Она в клуб не ходит.
— Еще как!
— Совсем не то, Коля. Совсем не то, о чем ты думаешь.
Едва он поравнялся с ее окном, стало стыдно и отчаяние пропало. Он побрел назад. На стане горел костер. Нина кидала в воду очищенную картошку и пела. Студенты ушли в клуб. Он лег на топчан.
«Еще косою острою…» — неслось от костра.
Все-таки хорошая была песня. Под эту ночь, под разговоры и мысли. «Пойти, что ли, посидеть возле Нины. Обиделась, не прощает».
— Что ты на танцы не пошла? — вышел и спросил он ее. Она не ответила. Он снова заполз на топчан, откинулся на спину.
И незаметно уснул.
Снилась ему Варя. Она просила его снять сапоги и говорить тише, с опаской указывая пальцем на окно. И сама подошла к нему.
И он вздрогнул, проснулся.
Проспал!
Ах, все проспал, уже утро, ребята шумят и, кажется, собираются к машине. Он проспал и уже не успеет, уже не будет вечера, не прийти к окну, и ничего не случится, никаких воспоминаний не оставит о себе, не прокрасться к ней, не стукнуть в окно! Как же он проспал, боялся, не заснуть бы, и заснул?!