— Ага, дочка, приболел нынче. Говорят, отравился. Только чем я тут мог отравиться? У нас тут питание стабильное, безо всяких изысков, — пытаясь сесть на кровати, ответил дед.
— Значит, у вас с желудком проблемы? — разочарованно спросила Алиса. — Как жаль, а я вам блинчиков свежих принесла. Эх, значит, в другой раз.
— Нет, что ты, милая, я до следующего раза, может, и не доживу. В моем возрасте нельзя откладывать на потом, — усмехнулся он. — Так долго ждал твоих блинов.
— Точно? — Алиса с сомнением покосилась на него.
— Абсолютно, — старик закивал головой.
Наконец, у него получилось сесть и свесить ноги с кровати. Его взгляд остановился на мне.
— Семен Евгеньевич, чуть не забыла, — спохватилась Алиса. — Это мой одноклассник, Ярослав. Он сегодня впервые у вас в гостях.
Я поднялся и протянул старику руку. Тот с улыбкой пожал мне ее. Его ладонь была мягкая, как испорченный помидор. Кожа на ней была обвисшая и вся в пигментных пятнах.
— Приятно познакомиться, — буркнул я.
— И мне приятно, Ярослав, — Семен Евгеньевич скользил по мне изучающим взглядом, пока Алиса возилась со своими блинами. — Ты, значит, друг Алисы? Славная она девушка, верно?
— Алиса замечательная, — кивнул я, отчего-то стесняясь его проницательного взгляда.
— Вы меня засмущаете, — хихикнула она и подала Семену Евгеньевичу тарелку блинов с клубничным вареньем.
— Спасибо, дочка, — дед принялся за еду, в процессе неспешно расспрашивая Алису о ее делах.
Она воодушевленно рассказывала про свою недавнюю поездку в приют для животных. А затем поведала краткое содержание последней прочитанной книги про какого-то парня по имени Клайд из бедной семьи, который хотел разбогатеть.
Его девушка залетела как раз тогда, когда на горизонте показалась более выгодная для него партия. Парень повез ее кататься на лодке, а потом взял и (представляете?!) утопил. Утопил свою беременную подружку!
У этого чувака явно не все дома! История кончилась тем, что его умертвили на электрическом стуле. Вот такая жесть. А я-то думал, девчонки читают всякую романтическую хрень про вампиров и любовь. Но не тут-то было. Алиса не переставала меня удивлять. Надо тоже будет потом прочесть эту книжку.
Семен Евгеньвич смотрел на Алису очень внимательно, и, казалось, ему, как и мне, доставляет неземное удовольствие слышать ее звонкий голос.
— А как твои стихи, милая? — спросил он. — Пишешь?
Что?! Алиса еще и стихи пишет?! Застрелите меня. Я бесталанная скотина.
— Пишу понемногу, — Алиса положила в рот кончик волос и начала смущенно пожевывать его.
— А о чем твои стихи? — вклинился в разговор я.
— Обо всем. О любви, о дружбе, о школе, а еще о личных переживаниях.
— Дашь почитать?
— Нет, что ты, — напугано замотала головой Алиса. — Я никому не даю их читать. Это очень личное.
— Но ведь если бы твой любимый Есенин писал в стол, то мир бы лишился одного выдающегося поэта, разве нет? — улыбнулся я.
— Ой, Ярослав, где Есенин, а где я, — рассмеялась Алиса. — Это так, ребячество.
— У многих авторов так: боятся показать свое творение людям, — заметил Семен Евгеньевич. — Страшно открыться миру. Вдруг раскритикуют, скажут, что неталантливо, несовременно или глупо.
— Да, — поддержала Алиса. — В этих стихах частичка моей души. Если кто-то скажет про них плохо, я не переживу.
— Настоящая конструктивная критика, Алиса, помогает автору расти и развиваться. А обидные фразы и вкусовщина — это лишь мелочи, на которые не стоит обращать внимания. Когда я выпускал свои повести, мне тоже много разного говорили. В основном хорошее, конечно, но было и плохое. Я обижался, а потом понял, что от того, что кто-то нелестно отзывается о моем произведении, оно не становится хуже, понимаешь? Я, например, Гоголя не люблю. Стиль изложения и вообще. Но он же от этого не становится менее значительной фигурой в российской классике. Согласись?
Алиса немного помолчала, а потом согласно качнула головой.
— Но ваши повести — просто чудо, — сказала она. — Ярослав, представляешь, Семен Евгеньевич — настоящий писатель!
— Какой уж там, — смутился дед и вдруг, схватившись за живот, сдавленно закряхтел.
— Что такое? — Алиса вскочила и обеспокоенно уставилась на старика.
Семен Евгеньевич стал еще бледнее, если такое возможно. Положил руку на грудь и сморщился, будто пытаясь сдержать рвоту.
— Принеси… — начал он, но договорить не успел.
Его начало тошнить. Он попытался наклониться, но двигался чересчур медленно. Противная желтоватая рвота стекала по его подбородку на застиранную синюю рубашку. Он закашлялся, и позывы вновь одолели его. На этот раз он все-таки скрючился, и содержимое его желудка оказалось на полу. Никогда в такой близи не видел, как человека рвет. Зрелище, мягко говоря, неприятное.